Он еще не успел дойти, как в дверях появился Уолтер. С первого взгляда казалось, что он расшибся. Лицо у него было неузнаваемо искажено, словно его перекосило на сторону. Потом Чарлз понял, что оно искажено яростью. Создание его рук погибло, священное воплощение его заветной мечты было вырвано у него в тот самый момент, когда оно начало проявлять свои чудесные свойства. Все нормальные чувства радости, что сам он спасся, были сейчас исключены единой страстью. С тем же успехом можно было бы представить Наполеона, утешенного и согретого мыслью о том, что он по крайней мере не погиб в русских снегах.
Уолтер направлялся к Хатчинсу, чтобы уничтожить его. Чарлз замер на месте, парализованный как случившимся, так и инстинктивным нежеланием чем-либо помочь Хатчинсу. Уолтер тяжело ступал по цементу, его искаженное лицо обрамлял помятый стальной гриб, спасший ему жизнь, его могучие руки нелепо свисали по сторонам. Джун Вибер все еще не открывала глаз.
Потом Уолтер преподнес всем величайший сюрприз. Решение, которое он принял, на каком бы уровне сознания оно ни было принято, навсегда запечатлелось в мозгу Чарлза как самое изумительное происшествие его жизни. Остановившись перед Хатчинсом, который все еще был слишком потрясен, чтобы понять, что ему угрожает, Уолтер с минуту глядел ему прямо в глаза, а потом сказал спокойным, не дрогнувшим голосом:
— Вот как, значит, не обошлось без этого?
— Без чего? — промямлил Хатчинс.
— Дерьма, — отрезал Уолтер и вошел в дом.
То, как он произнес это слово, ошеломило на минуту всех. Потом Чарлз и Хатчинс одновременно разразились истерическим хохотом, и не потому, что им было смешно, а потому, что они ненавидели друг друга и не могли заставить себя перестать смеяться. Джун наконец открыла глаза и разрыдалась. Стоя посреди дворика с четырьмя черными полосами расплавленного каучука на цементе, разделявшими их, и вдыхая запал высокооктанового бензина, они всхлипывали, ревели, заливались слезами. На пороге появилась экономка, поглядела на них, повернулась и пошла обратно в дом.
Конечно, все было ясно. Не имело даже смысла дожидаться возвращения мистера Брейсуэйта и расчета. Правда, даймлер твердо стоял на своих колесах и после того, как торпеда Уолтера, саданув его в бок, превратилась в груду исковерканного дымящегося лома. Но никуда не уйти от того, что одна подножка безнадежно скручена, заднее крыло полусорвано и окно разбито вдребезги. Вдобавок горячее масло щедро оплеснуло всю машину и вконец попортило ее блестящую поверхность. После такого происшествия ни один шофер не мог рассчитывать сохранить свое место.