— Знаете, не будем танцевать, — сказал он. — Давайте посидим.
— У вас ужасно утомленный вид. Бедняжка, — сказала она, — вы что, больны или обеспокоены чем-то?
— Нет, просто нездоровится. И устал немножко.
— Конечно, вы нездоровы. Или чем-нибудь очень встревожены. Ну почему, милый, почему вы не хотите сказать мне?
— Что сказать? — спросил он.
Она нахмурилась.
— Я рассержусь. Вы меня рассердите. Почему вы скрываете от меня что-то важное?
Он не знал, что ей ответить. С некоторых пор она стала до такой степени частью его самого, что ему все труднее становилось прятать от нее хоть какой-нибудь уголок своего существа. В обычное время это не имело значения, потому что, когда они были вместе, все остальное исчезало и не было мысли, которой он не мог бы полностью и без утайки открыть ей. Но разговор с Бандером потряс его.
— Милая, — горячо прошептал он. — Я доверяю вам, как самому себе. Просто есть заботы, которыми я не хотел бы вас обременять.
Она изумленно посмотрела на него.
— Как вы можете так говорить? Разве вы не знаете, что, когда женщина любит мужчину, она хочет разделить с ним все, все, вплоть до того, что вы называете заботами? Да. И заботы тоже. Разве вы не понимаете, что больше всего ее пугает, если он от нее что-то утаивает?
— А вы выйдете за меня замуж? — внезапно спросил он.
Она резко вдохнула воздух, как бы готовясь сказать что-то важное, но не говорила ни слова.
— Я спрашиваю, выйдете вы за меня замуж? — снова повторил он, но как-то вяло, без одушевления.
Официант, услышав его слова, скромно отошел.
— Не спрашивайте меня об этом. Не сейчас, — медленно сказала она.
— Но, Вероника, ради бога, почему же?
— Есть вещи, — сказала она все так же медленно и не сводя глаз с ножки своей рюмки, — вещи, о которых не следует говорить.
— А разве вы не знаете, — с горечью сказал он, — что, когда мужчина любит женщину, он хочет разделить с ней все и больше всего его пугает, если она от него что-то…
— Молчите! — вдруг вскрикнула она. Они взглянули друг на друга тревожно и вопрошающе.
— Уведите меня отсюда, Чарлз. Куда угодно, мне все равно. Если хотите, в какую-нибудь гостиницу.
Направляясь к двери, он чувствовал и знал: она понимает, что они бегут слепо, панически от чего-то, чего они еще никогда не видели и не слышали, но о чем знали только одно: это нечто ужасное.
Вечер был пронизывающе сырой, какие иногда выдаются в конце мая; с моря дул холодный солоноватый ветер. Чарлз не захватил с собой пальто и, бродя под прикрытием угрюмых уродливых сараев, дрожал в своей тонкой куртке. Холод занимал сейчас его мозг больше, чем нервное напряжение, которое — не будь у него иммунитета сумасшедшей бесчувственности — было бы оправдано обстоятельствами, потому что в этот вечер предстояла очередная «операция». Им надлежало собраться в условленном месте с номерными знаками и получить на этот раз особенно большую партию товара.