И тут он увидел, на что показывает мартышка.
Стеклянная кровля оранжереи состояла из больших квадратов в металлическом переплете. Но не все эти квадраты были глухие, некоторые открывались, как обычные квартирные окна или форточки. Видимо, они были предназначены для того, чтобы летом время от времени проветривать оранжерею. И как раз над головой мартышки располагалась такая открывающаяся секция.
– Вот это да! – восхищенно воскликнул профессор. – А некоторые сомневаются в умственных способностях обезьян! Если спасусь, обязательно сделаю доклад на кафедре, где расскажу об этом удивительном проявлении ума у обезьяны! И ведь не человекообразная обезьяна, а обыкновенная мартышка!
Мартышка, услышав последние слова, возмущенно застрекотала.
– Не обижайся! – Профессор погладил ее по шерстке. – Я не имел в виду ничего плохого! – Тут же он пригорюнился: – Пожалуй, коллеги с недоверием отнесутся к моему рассказу… я и сам бы скорее всего не поверил, если бы не видел все собственными глазами!
Тут он вспомнил, что для того чтобы сделать доклад, ему нужно сначала вырваться на свободу, и потянулся к защелке, которая открывала стеклянную створку.
Ветка, за которую он держался, предательски закачалась, и Валентин Петрович застыл, вцепившись в нее всеми конечностями. В этот миг он сам почувствовал себя родственником мартышки.
Дождавшись, пока дерево перестанет качаться, он повторил попытку.
На этот раз ему удалось ухватиться за защелку и повернуть ее. Замок открылся, и ценой неимоверных усилий профессору удалось открыть стеклянную фрамугу.
Через окно в оранжерею ворвался холодный и сырой воздух петербургской осени.
* * *
Профессор Кряквин сидел на крыше оранжереи, как одна из многочисленных статуй, украшающих петербургские крыши. Правда, в отличие от упомянутых статуй, безмолвно взирающих на мрачное осеннее небо, профессор громко стучал зубами.
У этого стука были две совершенно конкретные причины: во-первых, холод, пробиравший его до самых костей, – поздней осенью в Петербурге далеко не так тепло, как на курортах Туниса или Египта, особенно если принять во внимание то, что Валентин Петрович был одет более чем легко. На нем была надета выцветшая больничная пижама, совершенно не подходящая на роль верхней одежды в сыром и холодном петербургском климате.
Второй причиной был самый обыкновенный страх.
Профессор Кряквин был далеко не труслив, что подтверждалось его многочисленными африканскими путешествиями, но, оказавшись на чрезвычайно крутой и высокой стеклянной крыше оранжереи, он испытал неожиданный приступ акрофобии. Так по-научному называется страх высоты.