Однажды во время уборки моя жена наткнулась на мое неотправленное письмо и холодно, держа конверт в отведенной назад руке, но так, чтобы я все-таки видел адрес, спросила:
– Что это?
Это было ужасно. Ведь я никогда ей про ту девушку не рассказывал, а письмо, получается, хранил несколько лет. Я попытался объясниться:
– Это давно…
Но далее мне в праве голоса было отказано:
– Подлец! Дрянь! – аттестовала меня жена, пытаясь вскрыть конверт.
– Это не тебе! Нельзя читать чужое… – нетвердо встал я на защиту конверта, чувствуя, однако, некоторую этическую шаткость своей позиции.
– Именно что мне, дрянь! – негодовала жена, воюя с конвертом. – Как ты мог?!
Наконец, она достала письмо, села на диван его читать, как-то притихла, а я обдумывал, как мне выкрутиться из столь тяжелой ситуации. Жена закончила чтение и осталась сидеть с каменным лицом. Затем бросила:
– Это я – девушка из троллейбуса номер семь! – и вышла из комнаты.
Она еще издали ощутила легкий аромат и, подойдя поближе к изящной ограде, увидела садовника, который добирал букет, неспешно высматривая и срезая очередной цветок. С каждым новым цветком букет преображался. Это было завораживающее зрелище.
Казалось бы, пора садовнику остановиться, ведь дальше можно сделать только хуже! Но нет, каждый раз случалось невозможное – букет превращался в еще более привлекательный и очаровательный.
Девушка приостановилась понаблюдать.
Столкнувшись с садовником взглядами, она поздоровалась, он ответил и подошел к ограде, с любовью держа букет в руках, словно держал новорожденного.
– Нравится?
– Очень! – улыбнулась девушка. – Теперь я знаю, чьи такие красивые букеты продаются в цветочном магазине возле церкви! Я много раз на них заглядывалась, но для меня они – очень недешевые…
Он долгим взглядом посмотрел ей в глаза. Она почувствовала, что надо сказать еще что-нибудь, и спросила:
– А вам не жалко срезать цветы?
Садовник подошел ближе к девушке и облокотился на ограду. Букет оказался по ее сторону и словно просился к ней на руки.
– Жалко? Нет. Ведь я дарю им другую жизнь. Они родились, чтобы прожить две жизни. Когда я их срезаю, то даю им вторую жизнь, которая наполняет смыслом и первую.
– Если это и вторая жизнь, то уж больно она коротка!
– Жизнь измеряется не временем, а смыслом. Если бы жизнь измерялась временем, то самая замечательная была бы у камня… Вы хотели бы поменяться с камнем местами?
Он улыбнулся, не ожидая ответа.
– Когда-то в большую войну мужественные ребята выпивали чашечку саке, садились в кабину начиненного бомбами самолетика, чтобы с лету врезаться в чужой корабль. И когда им заваривали стальную дверцу кабины, для этих ребят начиналась вторая, более яркая, но короткая жизнь. Ради которой, как потом выяснилось, они и родились на свет. Или когда уже в наше время девушка с красивыми темными глазами, обернутая спящей смертью, садится в переполненный автобус, а ее друг в окошке соседнего дома готовится разбудить эту самую смерть, нажав на кнопочку, для этой девушки тоже начинается вторая и, можно сказать, главная жизнь. Совсем короткая! Короче, чем у цветов, которые я срезаю! Только у людей, конечно, другие садовники.