– Да что там говорить, – еле сдерживала смех Зойка. – Короче, Ася, ты будешь слушать, что было дальше?
А дальше Галка понеслась к Цветковой – даме мужиковатого склада, с татуировкой на кисти руки и с очень грубым голосом.
Галка прибежала не просто так, она притащила с собой бутылочку виски. Как порядочный гость, сама она пить не стала, а вот хозяйка домика укушалась досыта. И уже никакие секреты в ней не задерживались. К тому же дама рвалась творить! Ваять! Выражать свое настроение! А свое настроение госпожа Цветкова выражала только одним способом – она рисовала! Вернее, писала картины, поскольку являлась известной художницей. Ее и на проект взяли только из-за этого – как художницу.
Галка была в восторге – значит, и Семечкин известный художник! А художник, да к тому же известный, в любом случае человек не безденежный. Поди-ка прошли те времена, когда у художников не было денег на кисти и краски! Галка уже хотела бежать завоевывать Семечкина, но Цветковой вдруг вздумалось написать Галку! В образе лесной нимфы! Для этого Галка должна была раздеться, естественно, догола, прилечь на кровать и укрыться веткой сирени. За две минуты дамы наломали охапку сирени, забросали этими ветками всю постель, Галка, исцарапав бока, примостилась на кровать, и Цветкова бухнула оставшийся хворост поверх Галкиной неидеальной фигуры.
– Расслабься, я скрою все недостатки, ты будешь нимфа! – пробасила Цветкова и уселась за холст.
Галка замерла. Сначала еще, минут пять, художница делала ей какие-то замечания – не напрягать руку, улыбаться поскромнее – чего ж у Галки все пломбы видно? А уже через какое-то время Галка совсем, видимо, прониклась ролью натурщицы, потому что больше замечаний не поступало.
Как Галка ни старалась, но хватило ее только на час. Нет, может быть, она и больше бы вылежала, если бы из-за мольберта вдруг не послышались отчетливые раскаты храпа.
– Простите, Евгения! Цветкова! – сначала робко, а потом все громче и громче напоминала о себе Галка.
Евгения не отвечала, а продолжала бессовестно храпеть! Галка выбралась из кучи сирени, подошла к мольберту и увидела… ну, конечно, госпожа художница, задушив все творческие муки, сладко храпела, уткнувшись носом в палитру. На холсте великой рукой были изображены только два мазка. У Галки даже мелькнула мысль, не продать ли эти мазки в качестве этюда любителям живописи, но… Она не стала мелочиться. Тем более что ее ждали великие дела – ее ждал Семечкин. Правда, он еще об этом не знал.
В домике Семечкин проживал один. Когда к нему ворвалась Галка, он собирался на танцы, во всяком случае, он ходил в трусах и в нежно-голубой рубашке, прилаживая на шею цветастый платок.