Бренан полагал, что их с Гвен проводят в затемненную спальню, где на широкой кровати под шелковым балдахином будет лежать умирающий король в окружении скорбящих родственников. Но вместо этого они оказались в просторной, ярко освещенной комнате без кровати или хотя бы дивана, зато с несколькими книжными шкафами, а Энгас аб Брайт сидел около разожженного камина, держа на коленях полированную дощечку, очевидно служившую ему подставкой для письма. Рядом на низеньком столе лежали папки с какими-то бумагами — скорее всего, правительственными документами.
С тех пор как Бренан в последний раз видел короля, тот заметно похудел, осунулся, кожа приобрела землистый оттенок, а мешки под глазами стали вдвое больше. Не нужно было никакого особенного медицинского опыта, чтобы понять, что состояние его здоровья существенно ухудшилось.
— Рад вас видеть, леди Гвенет, лорд Бренан, — хрипло произнес Энгас в ответ на их приветствия. — Проходите, садитесь.
Бренан подождал, пока Гвен устроится в своем кресле, а потом сел сам, жалея, что нигде не может спрятать свои ноги в высоких сапогах с обильными следами брызг грязи. По дороге в Королевское Крыло он, как мог, почистил свой костюм чарами, но ему еще было далеко до мастерства Гвен, успевшей на ходу прихорошиться. Они не имели возможности переодеться, так как еще на въезде в Ринанхар их встретил гонец с известием, что король немедленно хочет их видеть.
Шайна и Шаннон пошли вместе с ними и теперь ждали в приемной королевских покоев, зато Мораг, сказав, что ей тут ловить нечего, предпочла отдых и горячую ванну. Так же поступил и брат Гвен, который, ко всему прочему, очень устал: сегодня они выехали еще затемно, всю дорогу гнали коней галопом, чтобы засветло успеть в Тахрин, и Лиам, единственный из всех, кто не мог помочь себе магией, едва выдерживал этот темп…
Камердинер, впустивший Бренана с Гвен в комнату, поклонился и вышел, закрыв за собой дверь.
— Хорошо, что вы вернулись, пока я на ногах, — продолжал король. — Не хотелось бы встретить вас совсем немощным… Только прошу, — добавил он, едва Гвен раскрыла рот, — не нужно успокаивать меня, говоря о какой-то призрачной надежде. Никакой надежды нет, и вы это знаете.
— Я хотела сказать, — осторожно произнесла Гвен, — что нам очень жаль, ваша светлость.