— На васконском и окситанском. Реже на кастильском и языке франков
— Знакомо, — ответил дю Валлон, как мне показалось с облегчением.
Позвал Микала, который, отработав постирочный урок, сидел на борту барки, проводя время с удочкой в компании старшего сына литейщика. Недалеко, но так чтобы и разговора нашего не слышать, и призыв не пропустить.
Принес он мне по моему приказу трофейный кошелек от шотландского барона.
Я вынул из него один «конский» франк* и протянул его мессиру Франсуа.
— Я взял ваше золото, — произнес он формулу наемника, принимая монету. — Клятву верности дам, когда буду выглядеть более прилично.
Потеребил он свой штопаный камзол. Намекает, хитрюга, на то, что пора бы мне его приодеть ДО ТОГО.
— Тогда в Нанте, — ответил я. — В соборе. После портного.
Мессир Франсуа встал, поклонился мне и с чувством произнес.
От жажды умираю над ручьем.
Смеюсь сквозь слезы и тружусь, играя.
Куда бы ни пошел, везде мой дом,
Чужбина мне — страна моя родная…Стихи Франсуа Вийона. Перевод Ильи Эренбурга.
Слушая его хриплый баритон, я подумал: что Франсуа, что Микал, этакие проныры, два сапога — пара. Но мне так даже лучше.
Перед ужином спустился в трюм, приласкать Флейту, скормить ей пару морковок, по шее похлопать, а то я ее совсем забросил. Кобыла остро мне напомнила, какое наслаждения мне дарила ее бывшая хозяйка, что снова стало как-то неудержимо тоскливо. Вот не было бы моим мозгам пятьдесят пять лет — точно бы влюбился в Иоланту до потери пульса, до сноса мозга. А так ласковая камгарская кобылка, лукаво глядела на меня фиолетовым глазом, подмаргивая и утешая, пока я мацал ладонью ее бархатное вымя.
С тоски вечером выпил лишку и завыл, насилуя гитару.
Бомбарды в небо гром метали,
Наваррцы шли в последний бой.
А молодого эскудеро*
Несут с пробитой головой. Текст Юрия Борисова.
Стрелки остались под впечатлением.
Марта снова плакала. На этот раз не стесняясь никого. Слова она скорее понимала с пятого на десятое, но вот мелодия эта никого не может оставить равнодушным.
А я отчаянно завидовал поэтическому дару своего шута, потому что не мог адекватно выразить в словах свои чувства. Вот и занимался с тоски переделкой на чужие языки великих песен своего народа.
— Какой сегодня день, а то я что-то счет им потерял? — опросил я утром свою свиту, одеваясь после умывания.
— День святой Моник, — тут же отозвался дамуазо Филипп.
— А по числам?
— Двадцать седьмое августа, сир, — откликнулся раб Микал.
— Плохо, — вырвалось у меня.
— Осмелюсь спросить, сир, почему это число хуже других? — заинтересовался Микал.