Первый бой с белыми произошел на станции Сакмарская. На телеграфных столбах вблизи станции висели трупы рабочих железной дороги, казненных белыми. Казаки отступили в станицу Сакмарскую, но через два-три часа мы их выбили и оттуда.
Это был мой первый бой. Шел в цепи вместе с другими такими же, как и я, стрелял из винтовки по конным и пешим казакам. Хотелось догнать кого-нибудь из белых и отомстить за повешенных.
Помнятся станции Саракташ и Кувандык. Дальше к Орску железной дороги не было. Наш поезд курсировал между станциями Сакмарская и Кувандык. Особо сильных боев не случалось, но перестрелки с применением пулеметов и орудий были часто.
В Оренбург отряд вернулся в конце мая или в начале июня и почему-то был распущен. Зарплату нам выплачивали на заводе, где мы работали раньше.
В июле белогвардейцы захватили Оренбург. Многие рабочие отступили на Актюбинск, но я и мои товарищи остались в городе. Почему нас не собрали всех и не предложили отступить, я и теперь объяснить не могу. Тому, что мы остались, способствовали и наши семьи, которые нас не отпускали от себя и уверяли, что скоро уедем домой. Винтовки мы зарыли под нарами в бараках. Здесь было много участников боев с белыми.
Вместе с беженцами жили два друга — Таранко и Сирота. Они и после занятия города белыми действовали активно. За ними охотилась охранка Дутова, но не могла поймать.
В бараках часто происходили аресты участников боев с белыми. Мне приходилось скрываться. Иногда уходил с товарищами ночевать в Пугачевские пещеры на Маяках, что в двух с половиной-трех километрах от города.
После одной из очередных облав в начале сентября я с группой товарищей пришел домой. Решили провести несколько дней с семьями. И как раз в первую ночь белые вновь провели облаву. Меня и Ивана Ахраменю схватили. Многих тогда арестовали. Всех нас под конвоем привели в город и посадили в так называемый 3-й участок полиции на Хлебной площади. Здесь я просидел более месяца.
Меня допрашивали, в какой части служил и где участвовал в боях. Я упорно твердил, что в Красной гвардии не служил и в боях не участвовал. За такие ответы каждый раз получал увесистые оплеухи. В камеру приходил с разбитыми губами и носом. Одежда была в крови.
Многих товарищей перевели в тюрьму за Урал. Перевода ожидал и я, чего очень боялся — всех переведенных там расстреливали.
На помощь пришла моя добрая мать. После моего ареста она ежедневно ходила к хозяину кожевенного завода Кабалкину и упрашивала его поручиться за меня, сказать, что я с января по июль работал на заводе. Просьба матери, видимо, подействовала. Меня освободили. Но это освобождение было недолгим.