…И вот на фоне такого минимализма, когда мужчина позволяет себе лишь самые необходимые средства ухода за собой, ты блистаешь и переливаешься, словно тропическая птица или бабочка. Ты холишь и лелеешь каждый квадратный сантиметр своего тела. Стремишься выглядеть хорошо всегда – в будни, в праздники, в отпуске, даже болея. Ты стройнеешь и молодеешь, ты в постоянном поиске самосовершенствования. Мужчине подозрительно: он не понимает, как можно делать столько лично для себя (а ведь ты делаешь это не только для того, чтобы Ему понравиться, но и чтобы нравиться себе!). Он начинает думать, нет ли у тебя кого на стороне, ворчать и ревновать… А может, ему просто завидно и никак не собраться с духом, чтобы начать относиться к самому себе столь же внимательно?
Поясню на примере. Вот какое письмо я однажды получила. В нем, правда, обрисован острый случай. Но уверена – ситуация узнаваема!
Я с юности вжилась в образ пацанки, девочки-мальчика. Мне этот имидж шел, многие мои бойфренды студенческих лет находили его пикантным, в общем, он оставлял простор для кокетства, не мешал даже украшения носить… Ну, такой стиль «ночные снайперы», с хорошей стрижкой, симпатичным джинсово-милитарным гардеробчиком и т. д. Мне нравилось. Понравилось и моему жениху – а я выскочила замуж на четвертом курсе и почти сразу же забеременела. Хотя свадебное платье у меня и было чин-чинарем, Толя постоянно говорил, что больше всего я ему нравлюсь в домашних клетчатых рубашках (с его плеча) и джинсах. Во время беременности меня это не колыхало – я ходила в комбинезонах и занималась только малышом. Первые годы после рождения Феди вообще было не до нарядов, к тому же я очень располнела, придумать новый стиль не получалось, а в старом я смотрелась странновато – как толстенький мальчик. Но Толян твердил, что и этот образ ему нравится, видите ли! Зато мне не нравился. Я не хотела, чтобы Федю вело в первый класс нечто бесформенное и бесполое вроде джинсового колобка. И взялась за дело. Похудела, отрастила волосы, решила наконец-то проколоть уши и начала краситься. И тут Толя начал ворчать и возмущаться. «Зачем ты пачкаешь себе лицо косметикой?» – бурлил он. И еще офигительный аргумент: «Вот моя мама никогда не красилась! И уши у нее до сих пор не проколоты!» Свекровь моя очень мила как человек, но женственности в ней нету в принципе. Всю жизнь все для сына и ничего для себя. И выглядит, как застиранная занавеска.
В общем, наверно, я резковато высказалась на этот счет, но когда Толька устроил мне очередной промыв мозгов накануне первого сентября (а я и так волновалась), – начал зудеть, чтобы я не ходила в школу с Федей на каблуках и в макияже и завел свою песню «а вот моя мама…», я не выдержала. «Дорогой, – говорю, – вообще-то для женщины естественно подчеркивать женственность. Макияжем и каблуками в том числе. И сережками. Это все равно что иметь грудь. Ты же не стал бы гордиться, если бы у твоей мамочки не было бюста? А еще я тебе хочу сказать: разберись-ка ты со своими симпатиями к девочкам в мальчиковом стиле, и что у тебя там за скрытые желания бурлят. Потому что они наводят меня на определенные подозрения».