Ольга почерпнула воды, выпрямилась гибко, молодо.
— Теперь я, — сказал Иван Иванович, берясь за дужку ведра.
— Нет я! — заспорила Ольга. — Ты уже потрудился достаточно! Надо же так: жена приехала после долгой разлуки, а он за целый день ни разу не забежал домой…
— Была очень сложная операция, — ответил он, радуясь упреку.
— А потом?
— Потом переливание крови и еще одна операция. Район у нас огромный, работы страшно много. Приезжают ведь и издалека… Даже из соседних областей. Но здесь я работаю главным образом как общий хирург: нейрохирургия отошла на задний план. А ты чем занималась?
— Я устраивалась и наводила порядок в квартире. У тебя там обжит по-настоящему только письменный стол.
Толкая друг друга большим ведром и расплескивая воду, они прошли по гладко утоптанной прибрежной дорожке и через мостик.
У крыльца столпилась вся семья Хижняков.
— Ну как, Иван Иванович?.. Успеем сегодня в городки сразиться? — спросил Хижняк. — Народ уже идет на площадку.
— Не мешало бы, но я с утра не видел свою женушку! Теперь часы отдыха надо планировать по-иному.
— Зачем же! — горячо отвергла его намерение Ольга. — Я очень люблю смотреть, когда играют! И сама стану играть, не в городки, конечно, а в теннис, волейбол. Но… — В глазах ее дрогнуло беспокойство. — Я обещала жене Пряхина, что мы будем у них сегодня…
Иван Иванович поморщился.
— Прасковья поплясать любит, — заметила с усмешкой Елена Денисовна. — Пава-то Романовна, — пояснила она, поймав недоуменный взгляд Ольги. — У них все вечеринки-складчины. Она сама ничего не вкладывает, кроме хлопот. А на хлопоты горазда. Вообще активистка: ни одного спектакля в клубе не состоится без ее участия. Бедовая!..
— Мне вообще не хочется идти, — заговорила Ольга, принимая за скрытый намек последнее выражение Елены Денисовны. — Но ведь надо же.
— Конечно, надо, — уже серьезно сказала Елена Денисовна. — Вместе ведь придется жить и работать.
15
— Ты понимаешь, как у нее трудно получается?
Иван Иванович сидел у стола, положив перед собою сильные руки, и молча смотрел в окно. Брови его были насуплены.
— Я понимаю только одно: это мерзость, — сказал он наконец. — В мерзостях же я никогда не участвовал. Ты можешь не мучиться тем, что выдала мне чужой секрет. Этот секрет давно известен: тут все живут на виду, точно под стеклянным колпаком. И трудных переживаний у Павы Романовны нет. У людей ее склада все легко.
— Нет, она очень переживает и раскаивается, — промолвила Ольга, вспоминая простодушную искренность Павы. — Она говорила, что готова умереть.
— Вряд ли!..