Тавров поднялся на крутую вершину, но ничего не увидел: вокруг нависла сплошная, серая мгла. Он кричал, стрелял, тщетно ожидая ответа, потом выбрал укромное местечко среди скал, заросших кустарником, лег на землю и уснул, сломленный физической и душевной усталостью. Проснулся он от того, что озяб: вся одежда его пропиталась сыростью. Над землей сеялась студеная изморось, и впервые Тавров пожалел, что не пристрастился к курению. Будь у него спички, какой костер пылал бы между этих камней! Представление о тепле вызвало неудержимую тягу к жилью, и Тавров не смог дольше лежать, скорчившись, в своем логове — встал и пошел.
Бледный рассвет занимался над горами, с трудом пробиваясь сквозь толщу облаков. Дождь перестал, но мокрые, унизанные каплями влаги кусты и деревья, выходившие бесконечной чередой навстречу Таврову и снова терявшиеся в тумане, кропили его водой с головы до ног.
Так прошел день.
Тоска по человеческому теплу удесятерила тоску по Ольге. Тавров вспомнил, как однажды на пароходе они играли в шахматы. Она уронила под стол пешку. Он вскочил, быстро нагнулся — поднять, но круглая фигурка откатилась дальше, и, потянувшись за ней, он на одно мгновенье прислонился щекой к теплому под платьем колену Ольги. Это воспоминание пронизало его теперь нестерпимой болью — он чуть не закричал.
Когда Тавров находился до изнеможения, то решил идти по течению ключа, прямо по мелкой воде, там, где берега заросли непролазной чащей. Так можно скорее добраться до Каменушки или далее до Чажмы.
Перебираясь через завал бурелома к берегу, он поскользнулся, упал и долго, не шевелясь, лежал на мокрых круглых корягах.
— Что же я лежу?.. Нашел время! — спохватился он наконец, хотел подняться, но острая боль подкатила к сердцу так, что у него потемнело в глазах.
«Кажется, я сломал ногу! — подумал Тавров, когда, очнувшись, попытался разобраться в своих ощущениях. — Только того мне и недоставало! Неужели я подохну в этой чащобе, как подстреленный волк! Тут меня никто не найдет… Рядом пройдут и не увидят!»
Если бы его спросили, то он не смог бы объяснить, как выбрался на открытую поляну. Все происходило словно в бреду. Но он выбрался, выполз, даже выволок ружье и теперь находился на открытом месте, видном с горного склона, над которым по-прежнему висел туман. Больше он ничего не мог сделать: лежал, ждал, забывался и снова открывал глаза, глядя в безнадежную черноту ночного неба, ощущая, как мелкий дождь, перемешанный со снегом, падал на него и холодил губы, пересыхающие в лихорадке.
В один из таких просветов кто-то в больших очках глянул на него враждебно и настороженно. Тавров шевельнулся и с удивительной отчетливостью увидел в сумерках большого зверя, уходившего неуклюжей походкой. Это была росомаха. Мало приятного, если она вздумает прийти снова. Тавров сделал невероятное усилие, перевернулся на бок, потом на живот и выстрелил вслед зверю, исчезавшему в тумане…