2. «Нынче веруя истою верой в труд и правду, в закон и еду…» Недавно небольшой отрывок из поэмы напечатала «Правда» и, не спрашивая меня, эти три строки опубликовала так: «Ныне веруя истою верой в труд и красную нашу звезду…» Но… я и поэму-то эту пишу для того, чтобы показать, как герой мой жизнью своей вынес и выстрадал эту убежденность веры в те самые святые основы жизни, которые можно символизировать… «красной звездой».
Придавая большое значение «внешней культуре стиха», Б. А. Ручьев считал, что главное в поэзии — «все-таки мысль, глубокая, настоящая. Красиво, чересчур красиво и громко — вызывает неверие, о с о б е н н о к с т и х а м (выделено Ручьевым. — Л. Г.). Хорошо, когда стихи спокойные, тихие, доказательные, без надрыва и крика. Таким веришь», — писал поэт в своем дневнике.
Эти мысли Ручьева перекликаются с высказанной им же в письме к критику А. М. Абрамову от 4 марта 1963 года оценкой так называемой «громкой» или «эстрадной» поэзии, которая была столь популярна в 60-е годы. «…Поиски новых форм, методов, приемов необходимы и неизбежны, и они всегда идут, но сейчас шумят не те искатели и разведчики. Может быть, со временем из этой компании выйдут хорошие в какой-то мере стихотворцы, когда они хлебнут жизни, узнают в конце концов, что такое поэзия, ее настоящие радости и печали».
Однако Ручьев предостерегал и тех, кто проявлял небрежение к форме. «Никакая, даже самая яркая и верная идея не будет восприниматься читателем, если форма ее воплощения окажется беспомощной и профессионально несовершенной», — делится он с молодыми писателями в одной из своих статей («Магнитогорский рабочий», 1971, 10 июня).
Один из главных советов молодым — постоянно писать, «тренировать себя, заставлять практиковаться до тех пор, пока рука не откажет». Но публиковать все написанное, как делают некоторые писатели, не следует. «Помнить надо, что, печатая свои плохие, низкопробные стишки, похожие на мыльные пузыри, ты делаешь скверное дело — даешь пример бракодельства, а готовых множить его — сотни и тысячи вокруг нас» (из дневника Б. А. Ручьева 1970—1973 годов).
«Мой совет Вам — будьте строже к тому, что делаете, чаще возвращайтесь к написанному, редактируйте себя, — писал Ручьев 1 июня 1969 года молодому томскому писателю Сергею Заплавному, с которым познакомился на IV Всесоюзном совещании молодых писателей. — Лучше редактора, чем сам стихотворец, не было и, пожалуй, не будет. Говорю истины старые, на самом деле они моложе нас с Вами».
Поэт был серьезно озабочен тем, что в печать стало проникать много серых, безвкусных и невыразительных стихотворных произведений. «Чувствую, — пишет он в дневнике, — что к стихам возникает какое-то отупение, равнодушие. Не различишь, что хорошо, а что плохо, в общем притупляется вкус и восприятие». Будучи членом редколлегии журнала «Урал», он строг и бескомпромиссен в оценке присылаемых рукописей. «Я категорически против печатания поэмы Богатырева… Поэма грамотно написана, местами трогательна, приятна, но не блещет внутренним поиском и открытиями, а полна только сочувствия к Чапаю… В сердцах уральцев образ Чапаева более ярок и прекрасен, чем в поэме», — вот образец строгости и принципиальности опытного мастера по отношению к начинающему (из письма в журнал «Урал» от 30 января 1961 года). Или, из того же письма: «Стихи хорошего парня Юры Мельникова печатать тоже нет смысла. Это далеко не лучшее, что он может. И просто обидно, что именно это «не лучшее» шлет он нашему журналу».