— Вот это девица! Я бы от такого куша не отказался, — промолвил Мориц.
— Придвиньтесь поближе, я вам кое-что расскажу, — прошептала сиреневая и наклонила голову, так что ее темные пушистые волосы коснулись виска нагнувшегося к ней Боровецкого.
Заслоняясь веером, она долго что-то шептала ему на ухо.
— Нечего секретничать! — воскликнула старшая из дам в ложе, одетая в стиле барокко красивая сорокалетняя женщина с ослепительно свежим цветом лица и совершенно седыми, необыкновенно пышными волосами, черными глазами и бровями и величественной, горделивой осанкой, — она, видимо, верховодила в ложе.
— Пани Стефания рассказывала мне любопытные подробности об этой новой баронессе.
— При всех она этого, наверно, не повторит, — заметила дама в стиле барокко.
— Ого, панна Мада Мюллер изволит нас лорнировать!
— Она сегодня похожа на молоденькую, жирную ощипанную гусыню, обернутую в зелень петрушки.
— Пани Стефания сегодня притворяется злюкой, — сказал Горн.
— А вот та, Шаева дочка, да на ней целый ювелирный магазин!
— Пожалуй, хватило бы и на две ювелирные лавки, засмеялся Мориц и, нацепив пенсне на нос, посмотрел вниз, на ложу Мендельсона, где с отцом сидела разодетая с невероятной роскошью младшая из его дочерей и рядом с нею еще одна девушка.
— Которая ж из них хромая?
— Ружа — та, что слева, рыжая.
— Вчера она была в моей лавке, перерыла все как есть, ничего не купила и ушла, зато у меня было время ее рассмотреть, она совсем дурнушка, — сказала пани Стефания.
— Да нет же, она красавица, она ангел, да не один ангел, она четырнадцать, пятнадцать ангелов сразу, — стал выкрикивать Мориц, передразнивая старика Шаю.
— До свиданья, милые дамы! Пошли, Мориц, с дамами останется пан Горн.
— Может быть, зайдете к нам на чай после театра? — обратилась ко всем сиреневая, глядя на Боровецкого.
— Премного благодарен, завтра могу зайти, а сегодня никак.
— Вы что, приглашены к Мюллеру? — с некоторым ехидством спросила сиреневая.
— Нет, иду в «Гранд-Отель». Сегодня суббота, приезжает, как обычно, Куровский, и мне с ним надо обсудить чрезвычайно важные дела.
— Так поговорите с ним в театре, он же должен быть здесь.
— Да он в театр не ходит. Разве вы его не знаете?
И Боровецкий, откланявшись, вышел из ложи, пани Стефания проводила его каким-то странным взглядом.
Представление уже давно началось, и Боровецкий, пройдя к своему месту, сел, но слушать ему не дали, вокруг стоял гул от таинственного перешептывания.
Все были удивлены тем, что во время представления вызвали из ложи Кнолля, зятя Бухольца, который сидел там один, как раз напротив ложи Цукера, а потом из зала потихоньку вышел Гросглик, крупнейший лодзинский банкир.