— Просто я так хочу, — решительно ответила она, — хочу и прошу мне помочь.
— В новом особняке у вашего брата, наверно, ведь есть библиотека?
Она рассмеялась от души, но очень тихо.
— Что смешного вы видите в моем предположении?
— Но Вильгельм ведь терпеть не может книги, однажды он на меня рассердился и, когда мы с мамой были в городе, сжег все мои книги.
— Jа, ja, Вильгельм книга не любит, он добрый бурш.
Боровецкий, холодно глянув на Штёрха, сказал:
— Хорошо, завтра я вам пришлю список названий.
— А мне бы хотелось иметь этот список теперь, прямо здесь.
— Здесь я могу написать лишь несколько названий, а остальное завтра.
— Какой вы добрый! — весело сказала она, но, заметив на его губах ироническую усмешку, заалелась как маков цвет.
Он написал названия на окаймленной гербами визитной карточке, простился и вышел.
В коридоре ему встретился старик Шая Мендельсон, истинный ситцевый король, которого все звали просто Шая.
Это был высокий худощавый еврей с большой белой бородой патриарха, ходил он обычно в длинном кафтане до пят.
Шая всегда бывал там, где, по его предположениям, должен был быть Бухольц, главный его соперник в ситцевом королевстве, самый крупный фабрикант в Лодзи и потому личный его враг.
Шая преградил дорогу Боровецкому, который, приподняв шляпу, хотел пройти.
— Здравствуйте, пан Боровецкий! Германа сегодня нет. Почему? — спросил Шая с явным еврейским акцентом.
— Не знаю, — отрезал Боровецкий, который Шаю терпеть не мог, как, впрочем, и все в Лодзи, кроме евреев.
— Прощайте, пан Боровецкий, — сухо и презрительно бросил Шая.
Боровецкий, не ответив, поднялся во второй ярус, в одну из лож; там красовался целый букет нарядных женщин, в обществе которых он обнаружил Морица и Горна.
В этой ложе было необычайно весело и очень тесно.
— Наша малютка играет замечательно, не правда ли, пан Боровецкий?
— О да, и мне очень жаль, что я не припас букета.
— Зато у нас есть, мы ей вручим его после второй пьесы.
— Вижу, что здесь безумно тесно и безумно весело, и у дам уже есть целая свита, так что я удаляюсь.
— Останьтесь с нами, будет еще веселей, — попросила одна из дам, в сиреневом платье, с сиреневым лицом и сиреневыми веками.
— Веселее, пожалуй, не будет, а вот теснее уж наверняка, — воскликнул Мориц.
— Тогда выйди ты, сразу станет свободней.
— Если б я мог пойти в ложу Мюллера, вышел бы не задумываясь.
— Могу тебе это устроить.
— Выйду я, и места сразу прибавится, — вскричал Горн, но, перехватив молящий взгляд девушки, сидевшей у барьера ложи, остался.
— А знаете, панна Мария, во сколько ценится панна Мюллер? Пятьдесят тысяч рублей в год!