Ее поразило, что на фабрике не прекращалась работа. На строительных лесах главного корпуса, посвистывая, трудились каменщики, кровельщики распрямляли на крыше листовое железо, двор был запружен подводами с кирпичом и известкой, в прядильне как ни в чем не бывало устанавливали машины.
Кароля нигде не было. Он — в городе, сказали ей и направили к Максу.
Тот торопливо вышел к ней в синей блузе, с трубкой в зубах, засунув руки в карманы; лицо у него было грязное, волосы слиплись от пота.
— Что случилось? — спросила она.
— Ничего особенного… Обвалились леса, но их все равно пора было разбирать.
— Никто не пострадал?
— Кароль цел и невредим. Он только что вышел с Морицем в город.
— Это мне известно. Но я слышала крик… Среди рабочих нет жертв?
— Кажется, кого-то ранило. Я тоже слышал какой-то вой.
— Где раненые? — повелительно спросила она: ее вывел из себя его небрежный тон и вызывающее выражение лица.
— За третьим цехом, в коридоре. Зачем вам на это смотреть?
— Доктор там?
— За ним посылали, но не застали дома. Пока Яскульский оказывает им первую помощь. Он в медицине сведущ: ему ведь приходилось на своем фольварке пускать кровь скотине. Нет, я вас туда не пущу, — решительно заявил он, загораживая дверь. — Это зрелище не для дам. Да и незачем понапрасну нервничать: все равно вы им не поможете.
Задетая его словами, она так надменно посмотрела на него, что он невольно отступил в сторону, жестом указывая ей дорогу.
А сам вернулся к прерванной работе, время от времени отлучаясь из цеха и украдкой заглядывая в коридор, где лежали пострадавшие. Этот широкий светлый коридор с обращенной во двор застекленной стеной служил им временным прибежищем.
Там на свежих стружках и соломе лежало в ряд пять человек.
И Яскульский с помощью одного рабочего перевязывал их.
Коридор оглашали стоны, из-под неподвижных покалеченных тел по белому кафельному полу текли струйки крови и моментально запекались в удушающей жаре, которую усиливали работавшие в соседних цехах станки, да и застекленная стенка накалялась от солнца.
При виде окровавленных людей Анка даже вскрикнула и, не раздумывая, принялась помогать Яскульскому.
Без ужаса и содрогания она не могла смотреть на синие лица в крови и земле, на сломанные и уже распухшие конечности; стоны отзывались болью в ее сердце, и глаза наполнялись слезами. Несколько раз ей делалось дурно, и она выходила на воздух, но, движимая жалостью и состраданием, превозмогая отвращение и брезгливость, возвращалась обратно, промывала раны и накладывала корпию, чтобы остановить кровь.