Мориц и на этот раз промолчал.
— Женщины всегда готовы облагодетельствовать человечество ценой своих обязанностей по отношению к близким.
— Меня это мало трогает. Главное, чтобы любовница была красивая, а жена — богатая.
— Ты говоришь банальности.
— А у тебя, судя по твоему настроению, нет денег…
Кароль меланхолически усмехнулся и не стал возражать.
Квартира была освещена, и Матеуш поджидал их с кипящим самоваром.
После приезда Анки Кароль перебрался на старую квартиру, хотя это и было неудобно из-за ее отдаленности от фабрики.
— Вечером заходил пан Горн и оставил на письменном столе записку, — сказал Матеуш.
В записке сообщалось, что сегодня арестовали Гросмана, зятя Грюншпана, по подозрению в поджоге своей фабрики.
Горн извещал об этом, зная, что Мориц ведет с ними дела.
— Мориц, это тебя касается, — обронил Кароль, входя к нему в комнату.
— Пустяки! Можно спать спокойно. Уличить его в поджоге невозможно.
— А ты сам что об этом думаешь?
— Я убежден: он чист, как штука миткаля после отбелки.
— После аппретирования, — уточнил Кароль и закрыл за собой дверь.
В квартире воцарилась тишина.
Кароль, сидя в своей комнате, что-то писал и подсчитывал, Мориц занимался тем же у себя. Макс после смерти матери по вечерам не выходил из дому. И возвратясь после ужина от отца, заваливался на кровать и читал Библию или приглашал двоюродного брата, студента теологии. Они часами беседовали на религиозные темы, причем Макс отчаянно с ним спорил и по малейшему поводу обижался.
Матеуш разносил по комнатам чай и в ожидании поручений дремал в столовой у печки.
— Черт возьми! — выругался Кароль и, отшвырнув перо, заходил по комнате.
Уже несколько дней он испытывал острую нужду в деньгах, а тут еще, как нарочно, срывались сроки поставок. И рабочие испортили станок, введя его в большой расход.
В довершение всего под фундаментом склада показалась вода, и уровень ее был так высок, что пришлось приостановить работы. Но окончательно выбили его из колеи сегодняшнее происшествие на фабрике и размолвка с Анкой; это последнее расстроило его тем сильней, что он чувствовал себя виноватым и потому злился на нее.
Она мешала ему.
— Мориц! — крикнул он из своей комнаты. — Продай оставшийся хлопок: другого выхода нет! Брать деньги у ростовщиков я не намерен.
— А сколько тебе нужно?
— Какого черта ты спрашиваешь, ведь я показывал тебе сегодня счета.
— Я полагал, у тебя имеются наличные для их оплаты.
— У меня нет денег, и к тому же все идет шиворот-навыворот… Уж не заговор ли это? Куда ни сунусь — всюду отказывают в кредите. Даже Карчмарек, и тот потребовал вексель с трехмесячным сроком. Что-то тут не так! Нам вредят намеренно, видя в нас конкурентов… Вложить сорок тысяч наличными в строительство и не довести его до конца?! Не получить еще столько же в кредит, и это в Лодзи, где любой обанкротившийся мошенник, вроде Шмерлинга, строит гигантскую фабрику, не имея ни гроша за душой, где любой еврей, пользуясь кредитом, наживает колоссальные деньги, а я должен брать в долг у ростовщиков.