Дочитав до конца, он без слов вернул письмо.
Воцарилось долгое, тягостное молчание.
Цукер, казалось, сосредоточил все свои душевные силы в хищном буравящем взгляде, словно хотел прочесть тайну в серых глазах Кароля; а тот невольно опускал веки и машинально переставлял на столе разные предметы. И чувствовал: если эта нестерпимая мука и неопределенность продлятся еще хоть несколько минут, он не выдержит и выдаст себя.
Но тут Цукер встал и, понизив голос, спросил:
— Как я должен отнестись к этому, пан Боровецкий?
— Это ваше дело, — неуверенно сказал он, подумав: а вдруг Люция во всем призналась мужу?
У него затряслись колени и тысячью иголок закололо в висках.
— И больше вам нечего сказать?
— А что вы хотите от меня услышать в ответ на подлую клевету?
— А что мне делать, что думать об этом?
— Разыскать автора письма и за подлую клевету упечь в тюрьму и никому об этом не рассказывать. Я помогу вам, ведь это и меня затрагивает.
Постепенно к нему возвращалось спокойствие и душевное равновесие. Значит, подумал он, Люция ничего не сказала мужу. И выше подняв голову, он смело, даже нагловато, посмотрел на Цукера.
А тот, растерянно потоптавшись на месте, сел, оперся головой о стену и, тяжело дыша, с трудом заговорил:
— Пан Боровецкий, я такой же человек, как вы, у меня тоже есть сердце и немножко достоинства. Заклинаю вас всем святым, скажите: это правда?
— Нет, неправда! — твердо и решительно прозвучало в ответ.
— Я простой еврей, а что может вам сделать простой еврей? Застрелить? На дуэль вызвать? Ничего он не может! Я человек простой, но очень люблю свою жену. Работаю, не покладая рук, чтобы она ни в чем не знала недостатка. Она живет у меня, как королева. Знаете ли вы, что я воспитал ее на свои деньги? Она для меня дороже всего на свете, и вдруг я узнаю из письма, что она ваша возлюбленная! Я думал, мир рухнул на мою несчастную голову!.. У нее через несколько месяцев должен родиться ребенок. Ребенок! Понимаете, что это такое? Я целых четыре года ждал этого! И вдруг такое известие! Что мне теперь думать: чей это ребенок? Скажите правду, вы обязаны сказать правду! — внезапно закричал он и, как безумный, сорвался с места, подскакивая с кулаками к Боровецкому.
— Я вам уже сказал: это гнусная ложь, — невозмутимо отвечал Боровецкий.
Цукер постоял с воздетыми руками и тяжело опустился на стул.
— Вы любите совращать чужих жен, и вам безразлично, что ждет их потом. Вам дела нет, что вы позорите, бесчестите всю семью, вы… Господь Бог тяжко покарает вас за это… — чуть не плача, прошептал он сдавленным, дрожащим голосом. И из покрасневших глаз его выкатились слезы невыразимой горечи и заструились по иссиня-бледному лицу и бороде.