Сердце сладко замерло. С крупным древней огранки изумрудом, с гравировкой «шейх аль-джебель» на внутренней своей стороне, лежал каким-то чудом поместившийся там массивный золотой перстень, давным-давно принадлежавший могущественному повелителю земель ливанских и сирийских, Вождю и Учителю хашишинов Хасану ас-Сабаху, и бывший символом его мудрости, а теперь принадлежавший мне.
— Этот, что ли? — вопросил Слава.
— Именно, — кивнул я.
Перстень был очень красив, и выпускать его из рук не хотелось. Я примерил, кольцо пришлось аккурат на средний палец и село там как влитое. Классная «гайка»! Я решил его не снимать, все-таки ценная вещь; вдруг опять что случится. Мы запаковали груз в палатки и надежно упрятали по багажникам.
В город приехали засветло и сразу направились ко мне, вернее, к Марине.
Золота было столько, что даже делить было лень.
Используя напольные весы и небольшой пластмассовый тазик, мы располовинили рыжье, годное из-за своего изуродованного состояния разве что на переплавку. Много времени это не заняло, поскольку вещиц, представляющих художественный интерес, ни в одном из ящиков не нашлось. Мне досталась прорва благородного металла — сорок два килограмма. Без преувеличения скажу: в этой куче можно было купаться. Правда, что толку осыпать себя искореженными кусочками металла желтого цвета? Для меня эти цацки приобрели теперь качественно иное значение: всегда требуемые ценности, средство для достижения цели.
Однако компаньоны считали, видимо, по-другому. Славу трясло, а женщины нервно посмеивались от возбуждения. «Бедняки, переживающие приключение», — подумалось мне. Я спокойно изучал их, пока Маринка не посмотрела на меня, и улыбка ее погасла. Я знал, что под моим холодным взглядом она чувствует себя очень неуютно. Слава и Ксения ничего не замечали и продолжали веселиться.
— Насчет перстня не беспокойся, — сказал я другу. — Я сделаю все как нужно.
— Успеется, — отмахнулся Слава. Такой реакции я от него не ожидал. Вкусивший реального богатства, он потерял счет деньгам и стал воспринимать Перстень как одну из множества лежащих перед ним побрякушек. Тем лучше.
Проводив друзей, я выгрузил из «Нивы» походные принадлежности, бросил в таз мокрую спецовку и забрался в вожделенную ванну. Марина из комнаты не появлялась, не могла оторваться от рыжья. Я отмокал в горячей воде, благодушно изучая свое приобретение. Перстень был как загадочная игрушка, притягательная и заманчивая. Мокрое золото ярко блестело, а плоский отполированный изумруд казался окном в неповторимый, прекрасный и пленительный мир — то ли далекого детства, то ли еще чего-то более раннего… гораздо более древнего.