— Бери. — Я бросил куртку, и Марине ничего не оставалось, как ее поймать. Она брезгливо отпрянула, но не выпустила ее из рук — побоялась. — В ванне замочи.
Я поставил меч в угол и под плеск набирающейся воды прикончил ужин. Марина бесшумно возникла за моей спиной и молча стояла, а когда я доел, заботливо взяла тарелку и поставила в раковину. Налила чаю и снова встала за спиной.
— Ты убийца?
Меня аж передернуло. Какой подразумевается ответ: долгие бессвязные оправдания? Однако «Кресты» вышибли остатки комсомольской ханжеской благоглупости, что существенно облегчило дальнейшую жизнь, ибо позволяло смотреть правде в глаза и адекватно относиться к окружающим, а главное, к самому себе. Я ответил коротко и четко:
— Да, я убийца.
Марина явно ждала чего-то иного, потому что настойчиво принялась убеждать себя, что я продолжаю шутить, но это так и не получилось.
— Ты действительно убийца, — пролепетала она, когда последние доводы в мою защиту были ею исчерпаны.
Можно было сейчас, конечно, отыграть все назад, еще не поздно, — рассказать о ловко подстроенном совместно со Славой розыгрыше. Она бы не сразу поверила, поупиралась, теперь-то уж обязательно, но в конце концов согласилась бы, что это так. Правда никого не делала счастливым, это точно, но сейчас мне было противно лгать даже для пользы дела.
— Убивал — значит, убийца. По определению, — спокойно разъяснил я.
Вот такие дела. Марина ушла стирать. Это было ее примирением с тем обстоятельством, что никакие материальные блага нынче задаром не достаются. Даже находка кладоискателя. Впрочем, клады во все времена были омыты реками крови, особенно крупные клады. Я уединился в кабинете, присел за письменный стол, положил кулаки на полированную поверхность и опустил на них подбородок.
До этого момента я не осознавал себя душегубом. Конечно, мне приходилось лишать людей жизни, но только для самообороны, в открытом бою, подвергая себя риску. В этом плане совесть моя была чиста, однако в душе зародились ростки сомнения: правильно ли я поступал все это время с момента получения в руки Предметов? Стрелять-то по живым людям пришлось именно из-за них. Словно они были прокляты, прокляты с самого начала, когда стали личными вещами Вождя. Или, наоборот, стали ими, потому что на них было наложено заклятье?
Я вытащил из стола Предметы. Серебряные ножны совсем почернели, климат у нас сырой, процесс окисления идет быстрее, чем в Азии. Почему темнеют ножны, согласно гипотезе Афанасьева служащие экраном от «негативной» энергии клинка, и в то же время не темнеет рукоять? Серебро везде одно и то же. И вдруг в голове возникла неожиданная мысль: есть ли у предметов свой характер?