В дыму появилась фигура, и Славик выстрелил дважды. Хашишина бросило на пол. Короткая очередь ушла в потолок, пули рикошетом защелкали по бетону. Я разжал усики чеки, выдернул проволоку и бросил гранату в комнату, едва успев отскочить назад. Гранаты и впрямь были какие-то новые — взведенный запал взрывался от удара. Следом за мной Слава перегнулся в дверной проем и метнул эргеошку, а когда стены взметнулись под градом осколков облачком известковой пыли, он ринулся в квартиру, пуляя как ошалелый куда-то в сторону кухни. Оглохнув от взрывов, я влетел за ним, чуть не споткнувшись о лежащее в коридоре тело. Слава вдруг пихнул меня в сторону, сбив с ног, и метнул РГО на кухню. Я успел заметить разбитое пулями трюмо и, уже лежа, подумал, что если в нас и стреляли, то я этого не слышал.
Слава что-то проорал, широко разевая рот.
— Что?! — крикнул я в ответ, но Слава молча ткнул пальцем в комнату, предлагая отправиться туда. Сам он нагнулся, вытащил из пальцев мертвого хашишина «узи», а мне сунул в руку ТТ.
В комнате, где я находился, трупов не было. Обои и нехитрая мебель были покоцаны осколками, последняя кое-где развалилась. В разбитое окно сквозняк выдувал кисловатую гарь тринитротолуола.
Искать!
Я начал вытаскивать ящики из комода, и мелкие безделушки градом сыпались на пол. Где же, где? В шкафу тоже ничего не нашлось. Время! Кинув взгляд на часы, отметил, что прошло три минуты. Где же цацки? Оглохнув и одурев, я чуть не плакал. Может быть, в соседней комнате, если они вообще тут есть. В отчаянии я огляделся и подошел к дивану. Вздернув вверх сиденье, увидел внутри подушку и одеяло. Ну а что еще можно хранить в диване? Ну-ка, что?
Под подушкой в широком плоском ларце лежали искомые раритеты. Я на секунду замер, слушая звон крови в ушах. Браслет и кинжал, исмаилистские святыни, символы могущества и крови: двести тысяч долларов. Я захлопнул ларец и сунул его под мышку. Взгляд на часы — четыре минуты.
— Нашел, нашел! — что было силы заорал я, выскакивая в прихожую. И мы дернули из квартиры.
На лестнице было пустынно. Народ, запутанный бандитами до состояния кроликов, старался не показываться из своих норок, чтобы не встрять ненароком в чужие разборки. «Главное — не высовываться», как учил Премудрый Пескарь у Салтыкова-Щедрина. Для обывателя это стало теперь главным девизом.
Двор также оказался безлюден, прозрачен и тих. Не уверен насчет тишины, я даже шагов-то своих не слышал, но ни одного человека в пределах видимости не наблюдалось. Это тоже было на руку. Вряд ли кто мог нас разглядеть как следует, а вот нашу машину… Впрочем, для этого она и угонялась. Мы влезли в «Жигуленок», я бросил ларец Славе на колени и соединил провода. Механизм затрясся. Я несколько раз глотнул, уши чуть отпустило. Вторая попытка оживить движок положительного результата не дала.