Я протянул пиалу. Петрович отхлебнул чай. Было видно, что он озадачен и, по-моему, даже слегка испуган.
— Пушка при себе? — спросил он.
Я кивнул.
— Приглядывай за ними. Особенно за этим. — Петрович указал на вход. — Странный он какой-то сегодня. Мне очень не нравится.
Он отвернул край салфетки, прикрывавшей, как я думал, поднос со шпателями. Под салфеткой лежал пистолет. Петрович поставил его на предохранитель, встал и засунул под рубашку.
— Пойду пробздюсь, — пояснил он, — а ты побудь тут.
Я согласно кивнул. Золото могло стать слишком сильным искушением, особенно для дебилов, никогда настоящего богатства не видевших. «Не искушай ближнего своего», как сказано в одной очень умной книге.
У входа Василий Петрович обернулся.
— И еще, — сказал он. — По-настоящему ценными здесь являются только эти предметы…
— Вещи ас-Сабаха, я понял.
— Если что, — Афанасьев махнул рукой, — спасай их в первую очередь.
— Я понял, — повторил я.
Петрович вышел. Далеко он, конечно, не уйдет — слишком жарко. Так что я вполне мог на него рассчитывать в случае чего.
А в случае чего? Разве что Валера с ножом в зубах влезет через разрезанный брезент палатки? Ерунда. Но что-то в его поведении меня насторожило. Был он какой-то странный, как одурманенный. «Шмали» обкурился, что ли, или вид золота так подействовал? Хотя наши охранники потому и звались дебилами, что действительно были дебилы. Валера всегда импонировал мне меньше Жени, который, впрочем, тоже не подарок. Шизоидный пацан этот Валера: три судимости, и все три за грабеж. Я хотя и не антрополог и вряд ли бы согласился с теорией Ломброзо, но в чем-то итальянец Чезаре был прав, утверждая, что тяжелый подбородок, скошенный лоб и вывернутые уши свидетельствуют о наличии у человека склонности к насилию. Я бы также затруднился определить национальную принадлежность Валеры по внешним признакам. В нем явно смешалась кровь не одного народа: по большей части, видимо, славяне, но присутствовали и татарские черты, и семитские, что-то было от германцев, да и от среднеазиатских народностей было немало. Получился такой вот гибрид…
Подозрительный щелчок нарушил знойную тишину, вмиг заставив меня встрепенуться. Неоткуда было взяться этому звуку со стороны, а потому был он знаком беды — видимо, неотвратимой.
Первая сигнальная система — великая штука. Сколько раз выручала она меня в детстве, при раскопках, на зоне. «Слушай сердце», — учил иногда Петрович, а кент Слава-афганец говорил: «Выключай мозги, включай соображение». Что я и сделал, упав на пол, и, помня наказ Петровича, по пути лапнул со стола кинжал с ножнами и ручной браслет. Внутри вдруг стало пусто, тягостно и тоскливо.