– Понятия не имею.
– Вы любите живопись?
– Сегодня да, – улыбнулся Федор и добавил: – Иннокентий Петрович, пора уже переходить на «ты». Тем более что с этой минуты мы напарники.
– В каком смысле?
– Я распутываю одно преступление и…
– Это поручил Поляков? – перебил Кепочкин, усаживаясь в кресло. В его глазах появился озорной огонек, голос стал взволнованным. – Ух ты! Я же с самого детства мечтал стать сыщиком. Неужели, неужели моя мечта осуществится!
– Еще как осуществится, – сдерживая очередную улыбку, ответил Федор. – Дело важное, один я не справлюсь.
– Почему? – профессор вытянул шею.
– Потому что люди с такой внешностью, как у меня, доверия не вызывают. Сейчас приедем в галерею, и ты, Иннокентий Петрович, будешь изображать ученого человека. Впрочем, и изображать не придется, что есть, то есть… – Федор достал сигарету и закурил. – Только про астрономию забудь, ты якобы пишешь книгу о коллекционерах, о людях, интересующихся живописью, и прочее, прочее, прочее. Понятно? А я так… что-то вроде охранника и помощника.
– То есть я буду главный? – пристегиваясь, взволнованно уточнил Иннокентий Петрович.
– Именно, – подтвердил Федор. – А теперь внимательно слушай, как себя вести и что спрашивать.
Он подробно стал излагать суть дела. Профессор кивал, прилежно впитывая каждое слово, и клятвенно обещал оправдать доверие.
* * *
Сухоруков, как и все истинные злодеи, был человеком практичным. Баночки от сметаны и йогуртов он тщательно мыл и укладывал на полку в шкаф, откуда те изредка вываливались прямо на голову. В магазинах хозяйственный пенсионер частенько прихватывал два, а то и три бесплатных целлофановых пакета. Фольгу от сырковой массы любовно протирал влажной тряпкой и стелил на дно кухонных ящиков. Из старых носков плел мочалки и не только пользовался ими сам, но и предлагал соседям за весьма низкую цену – сорок три рубля двадцать восемь копеек. Картонные коробки от стирального порошка Сухоруков бросал на пол, топтал, мелко резал, складывал в кастрюлю и варил с добавлением крахмала. Полученную густую жижу время от времени заливал в почтовые ящики жильцов. И раз в месяц устраивал в своей квартире инвентаризацию.
– Стул с дальней помойки – одна штука, – ставя плюсик на замусоленном списке, дежурно произнес Сухоруков. – И кому же ты, дружок, достанешься после моей смерти? Хотя, наверное, позже здесь сделают музей.
Он подошел к кровати, задрал матрас и любовно посмотрел на свою лучшую подружку – тетрадочку с запротоколированными гадостями.
– Придет день, оценят меня. – Представив себя на смертном одре, Сухоруков улыбнулся, вернулся к столу и продолжил: – Утюг без шнура, выполняющий функции груза при квашении капусты, – одна штука. Подушка пуховая, залитая три года назад бражкой, – одна штука…