Никто другой не мог даже пошевельнуться. Голос жреца словно сковал их. Его слова владели всеми. Он заставил людей вспомнить, что такое страх: страх перед богами и перед теми, кто им служит.
Царь сидел недвижимо. Заговорив, он совсем не заикался. Голос был не так богат оттенками и громок, как у жреца, но он говорил ясно, каждое слово падало отдельно, словно каменное. — Кто допустил этого безумца явиться передо мной?
— Так говорит сам Амон, о царь, — продолжал жрец, словно не слыша.
— Уберите его, — приказал царь.
Стражники, стоявшие ближе всех, побледнели и покосились на Хоремхеба. Тот мотнул головой: «Выполняйте!» Они неохотно сдвинулись с мест.
— Нет, — сказал жрец, — нет. Я уйду по собственной воле и по воле моего Бога. Помни, царь. Вернись к Амону, или будешь навеки проклят.
Ропот прокатился по залу. По спине Нофрет пробежал холодок. Проклятие жреца могущественно. Проклятый царь бросал тень на все свое царство, на все земли и людей, на войны и на мир, на сев и урожай.
Царь не выказывал страха ни перед проклятием, ни перед человеком, угрожающим ему.
— Амон для меня ничто. Атон защитит меня.
Он должен был сказать именно это. Но по лицам придворных, сверканию их глаз, неподвижности взглядов, прежде не заметной или не замечаемой, было ясно: они любили своего царя не больше, чем жители города или жрецы.
Царь же не видел ничего, кроме своего Бога. Он поднялся, сжимая посох и плеть. Плеть — бусины из золота и лазурита на золотых шнурах — рассекла воздух.
— Уберите этого человека!
Стража снова смотрела на Хоремхеба, снова спрашивала его разрешения повиноваться своему повелителю и царю. Хоремхеб хмурился, но Нофрет заметила довольный блеск в его глазах. Он немного помедлил отдать приказ, пока царь стоял, трясясь от ярости, а жрец смотрел на него с выражением, напоминавшим сожаление.
Царские стражники окружили жреца. Он оттолкнул их руки.
— Если бы твой бог, — обратился он к царю, — был истинным богом, он бы сейчас уничтожил меня. Я плюю на него. Я посылаю его в нижние царства, где ждет голодный Пожиратель Душ и ненасытный Сет еще не забыл вкус крови Осириса.
— Твой бог лжив, — произнес царь, уже спокойно и холодно, и снова обратился к страже: — Уберите его.
— Нужно было приказать убить его, — сказал Хоремхеб.
После того как жреца увели, царь продолжил аудиенцию. Казалось, он не замечает, что никто не обращает внимания на его слова. У придворных кружилась голова от удара Амона, наконец нанесенного и — или так только говорили — давно ожидавшегося. В Фивах царь оскорбил Амона прямо в лицо, и теперь заплатил за это.