Тама тоже плакала. И пела. Нофрет удивлялась сама себе. Она часто вспоминала те времена, когда царские дочки были маленькими, но ведь не плакала же. А сейчас ей хотелось сделать царю что-то очень нехорошее: привязать позади колесницы, отхлестать палками, доказать ему, что его Бог лжив.
В предрассветной тьме госпожа Кийа родила царю дочь — уже девятую, большую и сильную. Матери не так повезло. Рождение крупного ребенка вызвало повреждения, у нее началось кровотечение, и она находилась чуть ли не при смерти.
И речи не шло о том, чтобы покинуть Фивы, пока роженица была так плоха. Однако, очнувшись от глубокого сна, во время которого блуждала у самого края сухой земли вместе с душами недавно умерших, Кийа велела позвать к себе царя и его младшую дочь.
Она была похожа на труп — красивый, белый, словно кости под ее нежной кожей. Ее тело, еще бесформенное после рождения ребенка, искусно закутали тонким льняным покрывалом, волосы заплели в косу и уложили на плече. Она казалась не старше Анхесенпаатон.
Сил оставалось мало, но те, что еще не покинули ее, Кийа вложила в свои слова, когда те, кого она призвала, встали по сторонам постели. Царь взял ее за руку. Дочь царя стояла чуть в стороне.
— Мы должны покинуть этот город. Завтра прикажите готовить лодки. Поедем обратно в Ахетатон.
— Дорогая, — начал царь, — ты не можешь…
— Я хочу вернуться домой, — сказала она, и губы ее задрожали.
«Искусно», — подумала Нофрет.
Анхесенпаатон явно так не думала.
— Кто говорит с тобой? — спросила она резче, чем намеревалась.
Кийа закрыла глаза.
— У меня есть уши. Я все слышу. Я знаю, что здесь молодой царь и его царица. Они бы никогда не покинули свой дворец, будучи там в безопасности.
— Здесь вполне безопасно, — сказал царь.
Кийа не открывала глаз, зная, должно быть, какой хрупкой кажется и какой очаровательной.
— Я хочу домой, — повторила она слабеющим голосом.
Нет, она не притворялась обессиленной. Царь открыл было рот и снова закрыл.
Какой-то звук заставил Нофрет бистро взглянуть в сторону двери. Он был сродни грому, шуму моря, приглушенному стенами.
Все жители Фив собрались на восточном берегу реки, обращаясь к царю во дворце. Они пели гимн Амону, и в нем звучали и приказ, и обещание.
— «Покинь. Покинь мой город, или я приду и уничтожу тебя».
Об этом Нофрет узнала позже, а сейчас только слушала и содрогалась. Она знала, как воет стая волков, готовых убить.
Анхесенпаатон заговорила, очень спокойно, очень хладнокровно:
— Прикажи готовить лодки. Мы отплываем на рассвете.