Как и искусство, любовь тоже имеет свои стили. Она была бы подстать Генриху IV, Наварскому — своему любимому герою, который, как и она, считал, что за занавесями кровати должно быть тоже гостеприимство, где принимают всех с распростертыми объятиями.
— Мой возлюбленный… — она произнесла с выражением новобрачной это слово, такое неприемлемое, которое всегда, словно феникс, возрождается из пепла прежнего чувства. Однако Орлов не был поэтом; он оставил ее, не спросив ничего, — его не интересовало ничто, кроме любовных утех Екатерина осталась довольна ночным посетителем! Какие мускулы! Определенно, у Куракиной был вкус! Она чувствовала, наконец, что этот румяный Геркулес с головой херувима сумел овладеть ею, поработить ее. Она знала о нем только то, что их было пять братьев, четверо из них были военными. На мысли, что он даже не знает ее имени, она заснула.
В то время, как во дворец тайком пригласили утеху, к изголовью ложа императрицы незаметно проскользнула смерть, отсчитывавшая ее последние дни.
На Богоявление 1752 года небо было черно, а земля белая. Вытянувшись в гробу, императрица лежала набальзамированная, утопая под бархатными покровами, затканными серебром. Ее глаза не видели больше сквозь хрустальную крышку гроба низких нависших туч. Тихо покачиваясь на громадных рессорах погребальной колесницы, везомой дюжиной лошадей, покрытых попонами, которых под уздцы вели казаки, медленно проезжала Елизавета Петровна. Впереди всех шел ее полк. Ее гренадеры, несшие факелы, были одеты в траурную форму.
Впереди колесницы шли певчие, в лиловых одеяниях, начиная с мальчиков с голосами свирели, семенивших ногами по снегу, с покрасневшими носами, вплоть, до бородачей — подобранные по голосам, как трубы органа. Ловкими подзатыльниками они подгоняли маленьких, отставших и выбившихся из ряда, дуя на стынущие пальцы, так как зима была суровая. Преображенский, Семеновский и Ингерманландский полки и артиллерия стояли шпалерами. Каждый офицер, стоя неподвижно, салютовал шпагой смертным останкам.
Напыщенный, хилый Петр III шел за гробом, плохо скрывая от пораженной толпы свое кривлянье, усугубляемое неровной походкой, вызванной слишком узкими гетрами, мешавшими ему идти. Вырвавшаяся собака догнала его, заливаясь лаем, что вызвало у зевак несколько шуток, которые, однако, сейчас же были подавлены. Екатерина, сидя в карете, делала вид, что удручена утратой, но ее горе внушало народу почтение. Крестьянки, повязанные красными платочками, концы которых свисали под подбородком, падали на колени и, прикасаясь лбом к замерзшей земле, кричали в один голос: