Мужчина — всегда наполовину мальчик, говаривал покойный дед, и он был прав. Жизнь без риска, без игры, без остроты ощущений — это как пища без приправы. Сколько ни пережевывай, а настоящего вкуса все равно не почувствуешь.
Расположившись за столом, Клочков с удовольствием зарядил пистолет и навинтил на ствол самодельный глушитель, выточенный местным умельцем. К рукоятке пистолета крепился прочный шнурок, позаимствованный у фотоаппарата. Приспособление гарантировало, что в самый ответственный момент прапорщик не окажется безоружным, болтаясь между землей и небом.
Продев запястье в петлю, Клочков вышел на балкон и постоял, приглядываясь к происходящему вокруг. Удостоверившись, что все спокойно, он глубоко вздохнул и принялся действовать. Натянул на лицо воротник свитера, перелез через перила, затем с невольным замиранием сердца откинулся назад, проверяя надежность страховки. Зубчатый карабин вцепился в трос цепко, как челюсти овчарки — в сахарную косточку. Опустившись вниз примерно на полметра, Клочков наконец решился разжать пальцы той руки, которой он на всякий случай придерживался за перила. Теперь его поддерживал на весу только трос. Помаленьку стравливая его, Клочков переступал ногами по ограждению балкона, совершая спуск.
Спросонья его можно было принять за Человека-паука, ползущего по стене здания. Но в столь позднюю пору любопытных на соседних балконах не наблюдалось. Из распахнутых окон и дверей раздавались лишь однообразные сонные звуки — посапывание, храп, невнятное бормотание. А до ноздрей Клочкова отчетливо доносились всевозможные запахи, которые он машинально различал и сортировал, словно это могло ему зачем-то пригодиться: вот это подгнившие фрукты, это скверный самопальный коньяк, это какой-то не слишком ароматный крем, которым мажутся на ночь немолодые женщины.
На уровне десятого этажа вообще отвратительно воняло блевотиной, и Клочков промахнул его так быстро, что чуть не забыл притормозить перед номером 913.
Подождав чуть выше, пока трос перестанет раскачиваться, прапорщик медленно соскользнул на тридцать сантиметров… двадцать… десять…
Дверь в номер была распахнута настежь, задернутая гардина не мешала проникать внутрь ночной прохладе. В комнате было темно, на кровати угадывалась какая-то возня, слышались голоса — мужской и женский.
Черт! Они не спали, а подошвы Клочкова уже коснулись перил. Бежать? Но когда представится следующий случай? И понравится ли это Шухарбаеву, который заплатил деньги не за прогулку Клочкова на свежем воздухе?
— Жарко, — прошептал женский голос за гардиной.