— Да в порядке я! Проиграли просто опять… — уныло попытался оправдаться Бобров.
— Давай, давай! Расскажи мне сказку, как ты переживаешь за его Величество Футбол, как ты несёшь в серые массы костоломов истинное искусство Возрождения… Прям надоел, ей-богу. Знаю, что всё по ней сохнешь. А может, всё же телеграфируешь ей?
— Серж, ну что ты пристал? Всё ж ясно тут, как белый день — она и дальше готова быть женой декабриста, но как я могу на это смотреть равнодушно? Меня ж выворачивает уже, когда это небесное создание касается всей этой грязи второй десяток лет.
— Ага, и оба теперь в страданиях, секс задвинут в застенки, эмоции тухлы и безжизненны, зато «так правильно»! Герои, едрёна-корень! — Ганжа упорствовал в своём нравоучении. — Ладно, нацеди своей бормотухи, и потолкуем о деле.
Юра плеснул напитка в парящие в «гравитухе» кружки, и пряный аромат густо наполнил уютную кухоньку. Тёмная сырость за окном навевала тоску и заставляла кутаться по тёплым углам. В Юриных глазах отражалась тоска и голодная грусть.
— Значит, тридцатого декабря с американцами игра? — начал разговор о «деле» Сергей.
— Тридцатого, да.
А план их был не особо сложен и извилист. Соратники и сподвижники по «Возрождению» скупали билеты (как раз половину стадиона «Московит» должны были заполнить), Бобров забивает гол любимцам Высшего Правительства, фаворитам и лидерам Чемпионата «Гэлэкси», ликование на трибунах перерастает в побоище, и креслами закидывается ложа с телами главенства. Вот и вся недолга. Одна проблема — забить лондонцам не могли уже на протяжении десяти туров не только аутсайдеры Чемпионата (типа «Московии»), но и полная люденов «Османия», которая громила остальных участников, укатывая искусственными мускулами в антрацитовые газоны (искусственную зелень газона заменили два года назад, когда кровь регулярными пятнами искажала изначальный цвет), что уж говорить про дохленькую «Московию». Но всё же Бобров твёрдо знал, что он забьёт, и команда выиграет. Детали и совершенно фантастический сюжет его волновали мало, просто он чувствовал твердокаменную уверенность и жил ожиданием этого дня. Десять лет в нём копилась злость и негодование — его Родину растаптывали, его Планету уничтожали, его жизнь коверкали и корёжили, его любимую игру превращали в низкопробную битву гладиаторов для развлечения угнетённых плебеев и развращённых патрициев.
На следующий день у «Московии» была тренировка — как всегда после проигрыша. А потому Боброву требовался полноценный восьмичасовой сон. Ганжа остался у него ночевать и долго ещё шебуршился в гостиной, работая в планшетнике. Юра знал, что на Сергее лежит вся эта муторная рутина организации их «бунта». Или попытки бунта… уверенности в нужном исходе не было, но зато была чёткое ощущение, что идти дальше некуда и беспросветная нынешняя мгла грозила смениться на гибельную тьму. Мысли Юры плавным ходом перетекли к Лере. Лера… их любовь сродни подснежнику пробивалась сквозь бураны и морозы, а, преодолев могучие препятствия, расцвела нежной всепоглощающей красотой. И сейчас, когда они разошлись, их души стенали, а тела рвались друг к другу.