— А доктор чего хотел?
— А он хотел, чтоб в мире стало как можно больше авторов... Людей, которые смогут применять свою силу в жизни. И менять мир...
— Да уж, — пробормотал Дантес, вспомнив про кофе. — Это ты стер ему имя?
— Я? — Бельский изогнул бровь. — Я не работаю так грязно. Может быть, Наталья его заказала. А может быть...
Но Дантес уже во весь опор летел по лестнице.
***
Как он и ожидал, клиника оказалась закрыта. На двери висела табличка «сдается помещение». Доктора Х и след простыл.
***
Редактор Даль курила, стоя у окна; всякий раз, вдыхая дым, она будто набирала воздуха, чтоб заговорить, — и всякий раз у нее не хватало сил.
— Подумайте, — торопил ее Дантес. — Он ведь в этот самый момент может переписывать вашу жизнь.
— Он? — горькая усмешка. — Он так и не научился.
— В таком случае он закажет вас первому попавшемуся стирателю. Я понимаю, вы не хотите больше иметь дело с корректорами. Но поверьте человеку, которого стерли: это куда хуже...
Женщина молчала. Достоевский без стеснения разглядывал Дантеса со стены. Вряд ли ему нравилось то, что он видел.
— Вы хоть представляете, что это такое, господин корректор? — проговорила она. — Когда всю жизнь проводишь, редактируя чужие творения; когда каждый день общаешься с великими авторами и видишь — они до сих пор живы, только потому, что писали... Это такая великая несправедливость — когда сам не можешь писать, а другим достается эта способность — просто так, по рождению...
— Почему же сами вы писать не научились?
Она раздавила сигарету в пепельнице.
— Я научилась... писать плохо. Думаю, этому можно научить кого угодно. Именно этим доктор Х и занимался...
— И поэтому вы хотели его уничтожить?
— Вы думаете, это я его... стерла? Нет. Я полагаю, это сделал Сергей Хлебников. Чтоб их имена не связывали...
Она поправила на плечах шаль, с сожалением взглянула на портреты.
— Отчего вы ушли из клиники? — спросил Дантес.
— У доктора появились странные идеи, — проговорила Даль, кончиками пальцев поглаживая уголок портретной рамы. — Он принялся доказывать, что норма в языке губительна, что она стесняет творческую свободу... Мол, сейчас у нас так мало авторов, потому что люди боятся творить. И если расшатать норму в языке, у общества появится не только свобода слова, но и свобода мысли...
«Что ж мне так везет на фанатиков», — уныло подумал инспектор.
— А вы...
— А я работала редактором. Почти всю жизнь. Послушайте, мне жаль, но я действительно не знаю, где он может быть... Разве что... мы спросим у классиков...
Даль взяла со стола увесистый том Достоевского, пошевелила губами и, наугад раскрыв книгу, ткнула пальцем в страницу.