— Мадемуазель Магали, — вздохнул Пеленн в коридоре. — Та еще лисица — в ее-то возрасте. Объясни ты мне, зачем ей теперь духи? Да еще дешевые... Но не будешь же сажать бабулю, в самом деле.
Легуэну доверили миссию — доставить старушку домой. Потому что дороги были скверные, а передвигалась бабуля в ее годы плохо.
Мадемуазель Магали было семьдесят пять лет. Она позвала Легуэна пить чай с бисквитами ненамного младше ее самой. Но снаружи мела буря. Стажер обрадовался горячему чаю.
— Они меня здесь не слушают, молодой человек, — жаловалась мадемуазель Магали. — Они думают, я выжила из ума. Но я вам вот что скажу: не надо в этот лес соваться, коли нет в том особой нужды. Человек тем лесом не владеет. Там такое водится, что и говорить страшно. — Старушка перекрестилась. — В мое время, конечно, было не обойтись — топить-то надо. Так и то за опушку не заходили. Я вам скажу — то, что в том лесу, не от Бога и не от дьявола. Оно все старше и Бога, и дьявола, прости меня, господи. В ночь на Сен-Жан, знаете, в траве чертовы огоньки пляшут, манят кладом? Упаси вас Бог за этими огоньками пойти... Рассказывали — человек уйдет за хворостом и не вернется, — говорила старушка, разливая кипяток по довоенным фарфоровым кружкам. — С немцами-то слышали историю?
Стажер наставил уши.
— Я девчонкой была во время оккупации. — Мадемуазель Магали устроилась поудобнее. — Как американцы высадились, боши начали отступать, и через нашу деревню немало их прошло. Уж не знаю, почему нас не перестреляли, не сожгли... Не было времени уже, наверное. Вы бы их видели — торопились, тащили с собой, что успели награбить. Аукнулось им потом это награбленное... Останавливались на ночь на квартире, а утром — дальше... И вот те четверо, что жили у матери Мадлен — Мадлен-то, знаете, у которой дом у самого леса, рядом с лесопилкой, дочь у нее уехала в Париж, да там и...
Легуэн перетерпел обстоятельное повествование о похождениях дочери Мадлен. Наконец старушка спохватилась:
— Так вот те четыре немца отправились под вечер в лес, я так думаю, макизаров искать. А у нас маки-то никогда и не было. Вечер прошел, утро — нету их и нету. Ну, особо никто не волновался. Лейтенант велел обшарить лес, да времени у них уже не оставалось, так и уехали...
***
Стажер возвращался от старушки вечером. Было темно, и снег, за день укрывший дома, некстати напомнил саван. Церковь разразилась тоскливым длинным звоном — так звонят, когда в деревне кто-то умер. Темная стена леса вдали выглядела угрожающе. Легуэн ускорил шаг.
***
Из приемника, настроенного на «Радио Бро», неслось что-то тягучее и тоскливое. Легуэн взял в автомате стакан капучино. Разложил на столе папки, вытащенные из пыльной картонной коробки. Четыре мертвеца смотрели на него с фотографий.