Сели за малахитовый столик, отполированный так искусно, что он сейчас же ясно отобразил круглую, приободренную харчами маркиза физиономию Вертухина, правда, зеленую, как рожа водяного.
Потемкин мелким жестом дрессировщика кошек бросил на столик игральную кость, столь белоснежно-невинную, что Вертухин тотчас сказал:
— Извольте, ваше сиятельство, объявить наказание, коли проиграю.
Вертухину ли было не знать, что в Санкт-Петербурге найдутся уловки, коих на всем белом свете нет. А уж про обиталище монархов и говорить нечего. Здесь и в уборную просто так не сходишь — сыщутся охотники тебя опередить.
Потемкин сощурился и опять поднял кость мягкой белою рукою.
— Потерпевший поражение в сей игре задует все свечи в покоях, — важно сказал он.
Вертухин просиял. Радость его была нелицемерна. Да он во всем Санкт-Петербурге погасит свечи, дабы угодить светлейшему князю и освободить возлюбленную!
— Но не ртом, а задним местом, — строго добавил Потемкин.
Вертухин потупился, соображая, как справиться с непосильным делом. Но Айгуль, почти замороженная в снегах Березова, вскрикнула в его душе, и он воспрянул духом.
— Играем честно, — сказал он, от наглости своих подозрений не смея, однако, взглянуть на всемогущего министра, фельдмаршала и светлейшего князя.
Выиграть у Потемкина ему и в самом приятном сне не привиделось бы. Но досада брала, что он даже придумать не мог, какие такие уловки возможны в этой честнейшей забаве. Посему, когда стали бросать кость, Вертухин всем своим тонким и точным зрением следил за ухищрениями рук фельдмаршала.
Да так ничего и не обнаружил.
Между тем, как ни бросят они сию блестящую кость, выпадает от двух до семи, а единицы нет как нет. Потемкин же все что-то пишет на белом, будто накрахмаленном листочке, но Вертухину не показывает. Только левый глаз у него на Вертухина сверкает, а правый закрыт его выдающимся носом и, по всему видно, этот глаз себе на уме.
— Ты, братец, площадь очищать от дерьма умеешь, а играть в кости — нет, — сказал наконец фельдмаршал, потрясая листком. — У меня тысяча, а у тебя всего половина.
Вертухин нахмурился и потупил глаза. По его подсчетам, все было как раз наоборот.
Ему и в голову не приходило, что уловка может быть гениальной до полной невозможности ее предвидеть.
Потемкин поднялся и молвил:
— Бери лестницу и снимай штаны.
Вертухин задумался, да так сильно, что схватил кость, брошенную Потемкиным на малахитовый столик, и, не помня себя, стал мять ее в руке, будто хотел растереть в пыль. И тотчас заметил, что единицы на кости нет вообще.