Иван Лазаревич стоял отдельно от всех у камина, и проникавшее в окно холодное солнце отбрасывало на стену рядом с камином его похожий на Петра Первого профиль. Лазаревич, с первого дня проведавший, что Вертухин в Билимбай послан неспроста, глядел на него почтительно и надеждой. Он располагал, что Вертухин не дознается об утайках от казны, кои он делал, а ежели дознается, не станет упорствовать и примет подношение, дабы не докладывал в Петербург. Тем паче завершит дознание о смертоубийстве персиянина, в пользу его, Ивана Лазаревича.
— Водил ли кто-нибудь из вас знакомство с сим человеком? — он кивнул головой на дверь позади себя и строго посмотрел на Фетинью.
Вертухин был горяч до женского полу, а к Фетинье у него сразу нашлось особое слово, кое он располагал сегодня же высказать.
— Да откель, батюшка! — за всех ответила Меланья. — Мы его и видим-то первый раз.
— Извольте вас побеспокоить, я слыхивал, он жил тут целую неделю, — соврал Вертухин с полупоклоном в сторону Меланьи, будто госпожи.
Вертухин ничего подобного не слыхивал, однако врать умел до того приятно и обходительно, что Фетинья, кою он при своих телодвижениях опять успел одарить взглядом, вся зарделась.
— Да всего-то три… — начала было она, но Иван Лазаревич, подскочив, перебил ее:
— Три часа, она хотела сказать.
Фетинья не сводила бесстыжих глаз с Вертухина. Вертухин пришелся ей куда как больше по сердцу, нежели Лазаревич, поскольку был вдвое моложе и к тому же носил офицерский мундир, от коих Фетинья просто сходила с ума.
— А серебряный медальон? — сказал вдруг Вертухин. — На медальоне-то ваш вензель, Иван Вазгенович.
— Ихний, — подтвердила Фетинья так быстро, что Лазаревич даже не успел наступить ей на ногу.
Что тут двигало ненормальной девкою, что она хотела погубить хозяина, никто не мог бы сказать. Кроме пылкого сердца Вертухина.
Он вильнул как-то всем телом сразу, будто большой породистый пес, которому вынесли миску, и жадно осмотрел Фетинью с головы до ног.
— И вы даже не пытались его открыть? — снова обратился он к Лазаревичу.
— Ни в коем разе! — сказал Лазаревич.
— Но медальон из вашей коллекции?
Лазаревич опустил голову и стоял, будто перед казнью.
— Поручик всего лишь купил его у меня.
— Выходит, вы все ж таки знаете, кто таков этот господин? — Вертухин держался по-хозяйски, его огромные брови поворачивались то к одному, то к другому и тоже как бы говорили вместе с ним.
Все присутствующие, включая Лазаревича, окончательно присмирели.
— Присядемте, — пригласил Вертухин, будто в собственном доме, и достал из буфета чайные чашки.