Но как ему устоять против обвинений Кузьмы, он, хотя и собрал губы гузкой, придумать не мог.
После минуты грозного молчания что-то, однако, свистнуло у него в голове, и он сказал:
— Мухомор ты! И рожа у тебя красная и с лишаями!
И грудь героя Гробовского сражения в сторону Кузьмы выпятил.
Доводы сей защиты были неодолимы, поелику силы следствия и рассуждения тут слабели. Рожа у Кузьмы от серьезности дела и так-то была бледной, а стала и вовсе белой.
Но тут пришел ему на выручку господин Лазаревич, ничему от общения с Вертухиным и Кузьмой не наученный. Он продолжал ползти тою же дорогой с удивительным геройством муравья, коему злобная гусеница откусывала на оной дороге ногу за ногой:
— Да почему бы злодею сразу не проколоть господина Минеева шпагой? Циркуль тут дело вовсе излишнее.
Вертухин вытер губы рукавом Кузьмы и выпрямился.
— Циркуль, сударь, на кровь не горазд и производит ее мало, посему сообщница твоя Варвара Веселая его поначалу и выбрала, — сказал он, и от его ледяного голоса у всех начали замирать жизненные силы. — Ей, однако же, показалось, что циркулем поручик не убит до смерти. Тогда она взяла шпагу…
— Да это навет и самый подлый! — вскричал Лазаревич. — Никто не может свидетельствовать сии утверждения.
Нечеловеческая тишина обняла избу, и даже таракан, гуляющий на кухне в луковой шелухе, замер и стал прислушиваться.
— Я могу свидетельствовать! — посреди этой тишины сказала Варвара Веселая. — Сначала был циркуль, потом шпага. Только убила не я.
Калентьев от неожиданности наступил на кошку, с визгом от него отпрыгнувшую, Касьян с маху сел на лавку, коя заорала под ним своими членами сильнее кошки. Шум слышался и за окнами — Рафаил опять бранился с собаками.
— Кто же? — перекрывая все это беспокойство, спросил Вертухин, изумленный, кажется, больше других.
— Господин Лазаревич и мещанка Билимбаевского завода Фетинья Гребенникова, приживалка в его доме, вступили в заговор, дабы избавлению народа российского от тиранства и злонравия содействовать, — начала Варвара Веселая, будто на допросе. — Сие тиранство в том заключалось, что господин Лазаревич, утаивший от казны пятьдесят тысяч рублей, вернуть их должен был, а вернуть не мог, поелику передал деньги мастеровым Черепановым на постройку самоходной повозки и пробу оной да на другие дела потратил.
— Черепановы построили свою самоходку на деньги турецкого посыльного?! — не удержался Вертухин. — Но на пятьдесят тысяч рублей можно сделать пятьдесят самоходок!
— Он передал им только десять рублей. Остальные переставил на спор, к какому сроку поедет повозка.