— Ты, Кузьма, всегда скажешь, как пукнешь, — Вертухин остановился, не глядя на Кузьму.
— А я с утра одним только духом горелой яичницы питаюсь, — Кузьма показал на заводскую трубу. — Никак, сударь, и ты той же судьбы к завтрему желаешь?
— Что-нибудь да останется, — забормотал Вертухин. — Не петербургские же у них цены…
— Ежели мы не привезем Белобородову обещанные деньги, как прикажешь с дознанием убийства Минеева быть? — спросил Кузьма. — И окромя прочего, я-то кто таков для тебя? Ежели блажить желаешь, так бери и меня с собой! Вместе профукаем поболе.
Вертухин представил себе, как входит к местной Афродите в сопровождении бородатого денщика, пропахшего чесноком и дегтем, и засомневался, всегда ли он прав.
Но Кузьма знал, что всего лишь ранил барина.
— Россия той порой погибнет! — докончил он.
Вертухин страшно скрипнул зубами и, вскинув голову, развернулся. Слова, что Россия погибнет, он просто не мог переносить без вреда для здоровья.
Назавтра обозом из трех саней выехали обратно. На первых санях сидели Вертухин и Кузьма, на вторых везли пять пудов екатеринбургских рублей. На последних санях, накрытый тулупом, лежал Рафаил. Он объелся бараньих кострецов и, жестоко раненный ими в кишки, стонал и жаловался, что не успеет проститься с мамой. Сзади всех для защиты Рафаила от волков бежала Пушка, собака, кою Кузьма и Фетинья приручили на подъезде к Гробовской крепости.
Главная задача была теперь охранить белобородовского воина от смерти и довезти живым. Потому и снарядились легко. Остальные пятьдесят пять пудов медных денег Вертухин и Кузьма решили докупить в Билимбае. Или привезут в ассигнациях. Да еще сделали вывод, что пяток пудов подарят Белобородову от себя.
Ехали стороной, разбойничьими дорогами по Уральскому хребту. Самые страшные разбойники были им теперь больше друзья, чем государевы люди.
— Водочки-то, поди, попили, сударь, а мне даже за щекой не принесли, — упрекнул Кузьма барина.
Вертухин ничего не ответил.
— Сладкая была водочка? — не унимался Кузьма.
Вертухин вздохнул.
— Да разве такие дела делаются без водочки, — сказал он. — Но не водочкой я их пронял.
— Чем же ино?
Вертухин опять помолчал, соображая, не много ли чести денщику знать, что носит в себе офицер императорской армии.
Но никакой человек не может хранить свои тайны в одиночку.
— Хреном его превосходительства Николая Акинфиевича Демидова, — сказал он.
— В это никак нельзя поверить! — воскликнул Кузьма.
— Тем не менее это так, — подтвердил Вертухин. — Это было великое дело!
— Просто не помещается в голове! — изумлялся Кузьма.