Разжевывая цукат, он глубоко задумался. Ни одна книга, добытая подчиненными, не содержала информации о местах силы Равенсбурга. Нужны хроники города, записи о страшных происшествиях, казнях, преступлениях, сведения о захоронениях. А где их взять? Только в церковной библиотеке. Но книги в ней на руки не выдаются, это не абонемент двадцать первого века, а обычное хранилище. Монах, который там заправляет, подпускает к фолиантам лишь тех, у кого есть разрешение от инквизиции.
Можно, конечно, ворваться в библиотеку, прибить монаха, чтобы не поднял шум, но как потом разобраться в огромном количестве томов и свитков? Только сам брат Юрген знает, где что лежит. Прийти с ограблением? Старик ничего не скажет даже под пытками, говорят, он стоик и аскет. Терять ему нечего: жизнь прожил долгую, смерти не боится. И не купить его, зачем деньги монаху? Шантажировать тоже некем, он совершенно одинок. Бабу не подошлешь, смешно даже думать об этом.
Нужно искать подходы через жителей города. Завтра посоветоваться с фон Барнхельмом…
На этой мысли Сенкевич наконец задремал. Во сне он шел по ночным улицам Равенсбурга, чутко вглядываясь во мрак, кого-то выискивая. Несмотря на то, что ночь была безлунной, он отлично видел в темноте. Тело выкручивала боль, ощущавшаяся даже сквозь сон, мучила сильная жажда.
Вдруг впереди мелькнула легкая тень, Сенкевич устремился следом, зная: это та, кого он ищет. Вскоре увидел впереди изящный силуэт – женщина, подобрав юбки, убегала от него. Оглянулась, вскрикнула и бросилась в узкий переулок. Сенкевич догнал ее в три длинных звериных прыжка и остановился. Переулок заканчивался тупиком, упирался в стену каменного дома.
Перед ним стояла Роза. Увидев Сенкевича, попятилась, прислонилась к стене, словно ее не держали ноги. Он шагнул к девушке. На лице Розы появилось выражение ужаса, губы задрожали, глаза наполнились слезами. Сенкевич хотел утешить, сделал еще шаг, но она задрожала, выставила руки перед собой, словно защищаясь.
Сенкевича неодолимо влекло к ней, по-звериному влекло. Не было ни мыслей, ни эмоций, только жажда… И дикий страх перед тем непонятным, противоестественным, чего он не хотел делать, но и сопротивляться не мог.
Он все глубже погружался в вязкий кошмар, не мог вырваться из него. Проснулся, когда в окно заглянуло тусклое ноябрьское солнце. Рядом тихо посапывала Роза. Почему-то звук ее дыхания успокоил, вызвал чувство облегчения. Он долго лежал, глядя в потолок, пытаясь вспомнить, что происходило во сне, но так и не сумел сделать смутные образы осознанными. Помнилось лишь чувство ужаса, омерзения, потом – ощущение дикого возбуждения, эйфории и победы.