«Хлюп… хлюп… Шлеп… шлеп…» – вкрадчиво, тихо, осторожно…
Настя уселась на подстилке, настороженно смотрела в темноту. Звук вроде бы сделался чуть громче:
«Хлюп… хлюп… Шлеп… шлеп…»
Опять задрожала решетка, уже ближе, затем лязганье вновь сменилось странным:
«Хлюп… хлюп… Шлеп… шлеп…» – как будто по коридору тащилось кто-то мокрое, склизкое. Сразу вспомнились страшные сказки про утопленников, рассказ Кинга про водяного, фильмы о монстрах и даже почему-то Ктулху. «Успокойся, – одернула себя Настя, – никто не доберется до тебя через решетку».
«Хлюп… хлюп… Шлеп… шлеп…»
Теперь к этому добавился еще звук дыхания – тяжелого, натужного, с постаныванием и всхлипами. Кто-то шел к Настиной камере.
Наконец существо, кем бы оно ни было, остановилось прямо напротив Насти. Она едва не задохнулась от омерзительной вони – пахло мертвечиной, отбросами, гнилью и тухлой рыбой. Затряслась решетка. Настя замерла, затаила дыхание, надеясь, что нечто не умеет видеть в темноте.
Существо прекратило дергать решетку, громко втянуло воздух и заорало – оглушительно, тоскливо, на одной ноте, потом разразилось отрывистыми воплями. Это напоминало одновременно и плач больного ребенка, и хохот гиены, и волчий вой. Настю передернуло.
Неведомая тварь явно унюхала человека, и уходить не собиралась – то трясла дверь, то злобно кричала, не умея добраться до Насти, то жалобно хныкала.
Больше не было сил это терпеть. Невозможность увидеть того, кто бесновался возле камеры, только усиливала чувство страха. Решив, что врага надо знать в лицо, Настя достала свечу и огниво, которые добросердечная сестра Мария незаметно от остальных сунула ей в рукав. Дрожащими руками наложила трут на кремень, ударила кресалом, с третьей попытки высекла искру, зажгла тонкий фитилек.
За решеткой стояло нечто бесформенное, бледно-одутловатое, похожее то ли на распухший труп, то ли на огромного, страдающего гидроцефалией, младенца. Лысая голова беззащитно покачивалась на тонкой шее. Лицо?.. Морду?… покрывали темные пятна. Маленькие, подплывшие гноем глазки смотрели на Настю с выражением бесконечной злобы. Нижняя губа отвисла, открывая беззубую челюсть. Грязные, потерявшие цвет лохмотья не могли прикрыть разлагающуюся заживо плоть.
Увидев огонь, существо испуганно съежилось, потом яростно взвизгнуло, потрясло решетку. Потерпев очередное фиаско, просунуло между прутьев бледные, с загнутыми черными когтями, лапы, потянулось к девушке.
– Пошел вон! – громко, агрессивно сказала Настя, словно отгоняя злую собаку, и погрозила свечой. – Ну?..
Тварь заверещала и отступила на шаг, немного помялась в нерешительности, захромала прочь.