Я застыла, пока зал скандировал припев.
Успех был оглушающий. У женской половины. Дамы хлопали, топали и свистели. Нас закидали розочками, надушенными платочками и многочисленными записками (с приглашениями нашего коллектива в гости, на выступление, как потом оказалось).
Мужская сидела тихо и не отсвечивала, дожидаясь высочайшего решения.
Маска на троне еще немного посидела, задумчиво подперев рукой подбородок, а потом подняла затянутые в перчатки руки и вяло изобразила три хлопка. Этого вполне хватило остальным сомневающимся. Зал взорвался бурными аплодисментами. Особенно тщательно отбивали ладони те, кто во время моего номера сидели насупившись.
Одобрение золотомасочного дало мне весомый повод задуматься о скверном музыкальном вкусе и дурном эстетическом воспитании правящей верхушки или (об этом думать не хотелось, но последняя мысль весьма обеспокоила) как об изощренном издевательстве.
Возвеститель около трона важно надул щеки и проорал:
– Второй тур! Танец!
А у меня в голове отчетливо прозвучало: «Слабо сбацать стриптиз?»
Мотнув головой, чтобы отогнать назойливый глас больного рассудка, я пропустила вступление.
«Ну что же ты боишься? – не отставал от меня глючный собеседник. – Здесь же все свои!»
Я «по-свойски» мысленно показала фигу, собралась плясать и… снова пропустила вступление.
Музыканты заиграли в третий раз. Тут уже не вынесла Кувырла. Бабуля сдернула меня с места, поставила себе на ласты и повела в танце.
Все бы ничего, только немного мешал зажатый в ее зубах «аксесюр», повернутый ко мне лезвием. Каждый раз, когда Кувырла поворачивала голову, мне приходилось за этим бдительно следить и либо отклоняться назад, либо нырять под топор.
Где-то на середине нашего импровизированного шоу я случайно бросила взгляд в сторону трона. Не берусь утверждать, но мне показалось, что глаза золотой маски из продолговатых стали восьмиугольными как минимум. Наверное, показалось… У прочих слушателей глазки были всего-то-навсего расширенными.
На финальных тактах танца бабуля смилостивилась и, взяв угрозу моей жизни в одну руку, а меня в другую, несколько раз поменяла нас местами. Это даже воспринималось почти терпимо, потому что уворачиваться приходилось уже постоянно, не расслабляясь.
После того как меня отпустили и сзади приперли топором, а с боков девчонками, я испытала невероятное облегчение и кое-как смогла разжать сведенные судорогой челюсти, изображая ослепительную улыбку. По-моему, переборщила, потому что передние ряды как-то подобрались и подались назад.
– Прекрати демонстрировать свои кровожадные инстинкты! – прошептала на ухо Эсме. – Здесь никого есть нельзя!