– Страшная женщина! – фыркнула Миримэ. – Ничего не забывает!
– Страшная женщина – это та, которая все помнит! – поправила ее я. – А я просто девушка с хорошей памятью.
Мы домаршировали до центра зала и преданно уставились на типа в золотой маске. Качественно закамуфлированный тип выдержал приличествующую паузу и милостиво кивнул, дозволяя начинать выступление.
Я широко улыбнулась, разводя руки в стороны… Девочки заключили меня в круг. Музыканты взмахнули смычками. Трубачи потешно надули щеки. Заиграла музыка. И… я забыла слова. Напрочь!
Музыка играла. Я стояла. Все сидели и ждали, когда же я разрожусь дивной одой. Ода все не звучала. Зрители начали нетерпеливо ерзать и переглядываться. Даже болван позолоченный изволил пошевелиться.
– Пой! – прошипела орчанка, проплывая мимо меня в русской хороводной пляске.
– Слова забыла! – прошипела я в ответ.
– Пой, что не забыла! – с приклеенной улыбкой рыкнула Шушу, заворачивая хвост в затейливые кренделя.
Я застыла, мучительно выуживая из резко опустевшей головы хоть какое-то подобие песни.
– Пой уже хоть что-нибудь! – не разжимая губ прошипела Кувырла, проходясь мимо вприсядку.
Я кивнула, открыла рот и запела, тщательно повторяя интонации Пугачевой…
Жил был правитель один,
Замок имел и страну,
Но как скучающий царь
Часто менял он жену…
Девочки радостно ощерились и начали кружиться в тройном тулупе, подпевая не в такт:
Миллион, миллион, миллион юных дев,
Во дворце, во дворце, во дворце видишь ты.
Выбирай, выбирай, выбирай!
Или наступят кранты!
Спасало, на мой взгляд, только изобилие стройных ног, показываемых в разных ракурсах, и «Цыганочка» в исполнении бабули, потрясавшей мощным бюстом и топором. Топор запоминался особо.
Девочки плыли розовыми бутончиками вокруг меня, а меня несло дальше:
Утром он встал с бодуна,
Глянул спросонья в окно,
В пятки рванула душа:
Мимо бродило оно.
Страхом сковались уста –
Что за колдун тут чудит?
А под окном, развалясь,
Жертва гарема сидит.
Припев мы спели уже более бодро и под аккомпанемент женской половины аудитории, видимо имеющей свои обоснованные претензии к князю. Это явно слышалось в тщательно выкрикиваемых словах.
Ободренная таким горячим приемом и боясь взглянуть на высокое жюри, чтобы не сбиться ненароком, я на последнем издыхании просипела последний куплет:
Встреча недолгой была,
Мощная сила – краса!
Нашего батьку-царя
«Скорая» вдаль увезла.
Прожил с тех пор он один,
Долго ночами вопил,
Но в его жизни была…
Дальше в рифму не придумывалось, и я валила уже вразнобой, как говорила моя бабушка – через пень-колоду: