Лестницы в передней надстройке вообще не могли быть более жалкими. Выложенные поливинилхлоридом ступени с алюминиевыми порожками, покрытые красным пластиком поручни перил, поддерживаемые своего рода забором, состоящим из круглых и четырехгранных штырей. Это чередование круглых и четырехгранных штырей кто-то наверняка посчитал конструктивной находкой. Внизу лежит зеленая кокосовая дорожка метровой ширины. На ней — два половика из зеленой резины, и на них еще соответственно по одной влажной половой тряпке.
— Под атомоходом я представлял себе невероятно современный, а не построенный по обычной схеме корабль, — сказал я старику, — даже транспортный корабль для перевозки войск не мог быть более будничным и более лишенным фантазии, чем «Отто Ган».
— Государственный пароход, — говорит старик. — А что ты вообще хочешь от государства?
— Боцман еще на борту?
— Какой?
— Да этот чудак, кстати, как его зовут?
— Ты имеешь в виду Вильдапфеля? — спрашивает старик.
— Да, его. Чудная фамилия!
— Он, возможно, еще здесь. Но точно я не знаю, я же в последних рейсах не участвовал.
Затем я спрашиваю:
— Как ты, собственно говоря, попал на каботажный пароход, твоя жена мне об этом рассказала…
— Да? Рассказала? — говорит старик. — Это долгая история. Я расскажу тебе ее только в том случае, если ты расскажешь мне как Симона, — как ты говоришь, — разыскала тебя.
— Это еще более длинная история, — пытаюсь я уклониться.
И мы оба сидим и предаемся нашим мыслям.
— Позволь спросить, что же ты хочешь «наскрести» о корабле? — слышу я наконец голос старика.
Я трясу головой, будто хочу избавиться от посторонних звуков, потом отвечаю:
— Репортаж, еще один репортаж, что же еще? Я же всегда был репортером. И все еще продолжаю им быть. Если бы мне пришлось придумать сюжет, фабулу, то это показалось бы мне нелепым. Я все еще нахожу действительность, как она есть, достаточно интересной. В принципе на титульном листе книги «Лодка» должно было бы стоять слово «репортаж», а не «роман».
— А почему ее не назвали репортаж? Разве не ты сам вставил слово «роман»?
— Нет, издательство. Репортаж у нас в стране считается слегка дискриминированным жанром. Это должен был быть роман. Так это принято у мещан.
Я глубоко вздыхаю и продолжаю говорить, не выпуская старика из вида:
— И кроме того это произошло из-за тебя. Ты же прочитал рукопись и сказал: «Просто здорово, что изображенные образы не имеют прототипов».
И тут старик ухмыльнулся:
— Остряк! — и спросил, отправил ли я уже так называемые «маммилеттерс» («мамочкины письма», или «письма для мамочки»).