Что поделать, в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Поддерживал общепринятую среди цековских работников манеру разговора по телефону и я. Схватил трубку «кремлевки», торопливо назвал фамилию. То, что услышал, повергло меня в смятение.
— Быстро на выход! Наши все вышли? Немедленно покидай здание!
Голос сдавленный, вроде бы знакомый. Ба, да это же мой начальник!
Ошеломленный и растерянный, я опустил трубку на рычаг. Бред какой-то!
Вышел в коридор. Тишина. Ни одного человека. Как будто все вымерло. Сделал несколько шагов по направлению к кабинетам других замов— Ренчиса и Сидоровича. Заколебался, заходить ли. Решительно толкнул дверь. Кабинеты обоих пусты. В приемных, где за столиком с батареей телефонных аппаратов обычно сидят секретари, никого.
Вернулся обратно. На. седьмом этаже громадного десятиэтажного здания — ни души. Ау, где ты, гуманитарный отдел? В угловом отсеке — кабинет заведующего отделом Виктора Васильевича Рябова. Ни одного человечка. Спустился на шестой этаж, к коллегам из идеологического отдела. Такая же картина.
Надо, видно, выбираться из здания. В памяти всплыли картины захвата зданий ЦК в восточноевропейских странах. Вернулся в свой кабинет. Все телефоны молчат. Поднял трубку городского, «вертушки», — нет, работают, связь не отключена.
Пора. Что взять с собой? За шесть лет работы накопился огромный архив, горы заготовок речей, статей, интервью начальников. В шкафах и сейфах немало личных вещей. Ведь большую часть временй — нередко до десяти—одиннадцати, вечера — проводил на работе. Служебный кабинет стал вторым родным домом. Черт с ними, вещами! Хватаю диктофон с только что записанным текстом интервью — срабатывает, наверное, старая журналистская привычка, — запихиваю его в видавший виды коричневый «дипломат», с которым не расстаюсь вот уже пятнадцать лет, и, окинув взглядом в последний раз большой письменный стол, заваленный бумагами, направляюсь к выходу.
Вызываю лифт. Загорается табло — значит, работает. С «дипломатом» в руке оказываюсь на первом этаже. И сразу попадаю в растревоженный человеческий муравейник. Множество людей скопилось у выхода. Наш подъезд — шестой. Здание расположено в центре цековского городка. Он связан многими переходами, в которых запросто можно заблудиться. За шесть лет я изучил все, с закрытыми глазами могу выйти к любому месту— на улицу Куйбышева, к проезду Владимирова или к улице Степана Разина. Москвичи знают, на каком расстоянии друг от друга расположены названные мною места.
Просторный вестибюль шестого подъезда переполнен колышущейся людской массой. На лицах растерянность, страх, непонимание происходящего. Кто-то держит в руках кулек с тремя-четырьмя свекольными котлетками — последней цековской привилегией, кто-то судорожно прижимает к груди папку с бумагами. Чтобы выйти из здания, надо пересечь двор. Отсюда на волю два пути. Первый, если повернуть налево, ведет к железным решетчатым воротам, за ними улица Куйбышева. Второй— направо, мимо здания столовой, к улице Степана Разина. Время от времени кто в одиночку, кто в составе небольшой группы пытается покинуть здание. Бесполезно! Все возвращаются назад, жалкие и испуганные: выходы перекрыты толпами неистовствующих людей. Не пропускают никого.