— Мама говорит, что он может уехать надолго, на год или больше.
Ясмини склонила голову к плечу и стала разглядывать Дориана.
— Если ты правда мой брат, может, отец, когда вернется, возьмет тебя с собой на прогулки верхом и на соколиную охоту. Я бы хотела быть мальчиком и поехать с вами, — она встала с края водоема с лотосами. — Сейчас мне пора. Куш не должен видеть меня здесь. Он всем запретил разговаривать с тобой. И, если увидит меня, побьет.
— Приходи завтра, — сказал Дориан, стараясь, чтобы это не звучало как мольба.
— Может, приду, — ответила она через плечо и побежала по лужайке, а Шайтанка прыгала у ее ног.
Когда Ясмини ушла, Дориан смотрел на небо, следил за полетом чаек над головой, прислушивался к шуму прибоя и отчаянно думал о бегстве. Он представлял себе, как выбирается через отверстие в крыше кухни, перелезает через наружную стену зенана и находит на берегу маленькую лодку. «Но куда я в ней поплыву? — спрашивал он себя, и фантазия съеживалась и умирала. — Придется ждать Тома». И он старался смириться с неизбежным.
* * *
Утром пришел Куш, загремел ключами и закричал резким писклявым голосом:
— Тахи, приготовь мальчика: он поедет к святому мулле.
Он принес с собой чистую одежду.
— Я приду за тобой после утренней молитвы. Будь готов, или я изобью тебя до крови.
За воротами ждала повозка, запряженная буйволами, и Дориан почти вне себя от возбуждения и радости оттого, что ему позволили выйти из тюрьмы, забрался в нее. Тахи с ним не поедет, но ей позволили в его отсутствие сидеть на солнышке в саду.
Куш сел рядом с Дорианом в передней части повозки, улыбаясь и оглаживая его.
— Одежда тебе очень идет. Она лучшего качества. Видишь вышивку на воротнике? Это шелк! У самого принца Абд Мухаммада аль-Малика такая же. Я выбрал нарочно для тебя. Видишь — я тебя балую.
Чем ближе они подъезжали к дворцу, тем возбужденнее и миролюбивее становился Куш.
— Возьми засахаренное печенье с корицей. Мое любимое! Тебе оно тоже понравится. Я хочу, чтобы ты был доволен, аль-Амхара.
Когда впереди показались белые стены крепости, указания Куша стали более определенными.
— Если аль-Аллама, да будет благословенно его святое имя, спросит, как я обращался с тобой, ты должен сказать, что я был тебе как отец. Что тебе давали лучшую пищу, самую свежую рыбу и лучшие фрукты с нашей кухни.
— И что ты закрыл меня в вонючей каморке, как преступника? — невинно спросил Дориан.
— Это неправда. Возможно, я слишком пекся о твоей безопасности, но и только.
Хотя Куш улыбался, его глаза были холодны, как у кобры.