— Снимите это.
Куш посохом ткнул в ткань, которой была обернута талия Дориана. Евнухи стащили ее, и Куш похотливо заулыбался.
— Так я и думал! У тебя здесь вырос отличный маленький сад.
Концом посоха он коснулся пушистых рыжих волос, покрывавших лобок Дориана. Дориан пытался прикрыться, но его держали за руки и заставляли стоять прямо.
— Пришло время избавиться от этого. — Толстым пальцем в кольцах Куш притронулся к Дориану. — Мы избавим тебя от этого вонючего куска кожи.
— Не трогай меня! — яростно закричал Дориан, голос его срывался на хрип, щеки побагровели от гнева и унижения. — Убери от меня свои жирные белые руки, ты, тварь без яиц!
Куш перестал улыбаться и рывком убрал руку.
— Скажи салам этой старой корове, — оглянулся он на Тахи. — Ты больше ее не увидишь. Мы подождем, пока ты соберешь пожитки. Ты покидаешь зенан. Тебя ждут нож и другая жизнь.
У двери Тахи обняла его.
— Ты мой сын, которого у меня не могло быть, — прошептала она. — Я всю жизнь буду любить тебя.
— И я буду любить тебя, Тахи. Я не помню матери, но она должна была походить на тебя.
— Будь мужчиной и воином, аль-Амхара. Я хочу гордиться тобой.
— Скажи Ясмини…
Он замолчал. Что он может передать этой малышке? Пока он думал над этим, рабы выволокли его из дверей. В отчаянии он крикнул Тахи:
— Скажи Ясмини, что я никогда ее не забуду. Скажи ей, что она всегда будет моей маленькой сестрой.
Рабы вывели его и посадили в запряженную буйволами повозку, которая ждала во дворе. Посмотреть на его отъезд собралась небольшая группа детей и служанок, но Ясмини среди них не было, хотя он все время искал ее глазами, пока они не выехали за ворота.
* * *
— Чем старше мальчик, тем это трудней и опасней, — заметил Бен-Абрам. — Это следовало сделать гораздо раньше, а не в тринадцать лет, на пороге превращения в мужчину.
— Мальчик пришел из мира неверных и остается гнусным неверным, пока не совершен обряд. Это нужно сделать до возвращения принца из Маската, — ответил аль-Аллама. — Если он действительно мальчик из пророчества, Аллах защитит его.
Дориан стоял перед ними обнаженный на террасе дворца, выходящей на гавань. Кроме врача и муллы, с ними была молодая черная рабыня, язычница, которая, помогая Бен-Абраму, не осквернится.
Бен-Абрам выложил на низкий столик свои инструменты, потом посмотрел Дориану прямо в глаза.
— Для мужчины боль — ничто. Честь — все. Помни это всю жизнь, сын мой.
Я не подведу тебя, отец, — ответил Дориан.
Они много раз говорили об этом.
— Исмилля Аллах акбар! — негромко сказал Бен-Абрам, начав со святого имени Бога Всемогущего. — Аллах велик.