— Где он? — кричал Дориан Батуле. — Ты видишь его?
Он вспрыгнул на деревянное седло на спине бегущего верблюда, небрежно демонстрируя мастерство наездника, и с высоты оглядывал равнину перед собой, покрытую не только бегущими врагами, но и лошадьми и верблюдами без седоков.
— Вон он! — закричал Дориан, так же легко вновь сел в седло и погнал верблюда вперед. В полумиле перед ним на том самом гнедом жеребце, на котором Дориан видел его утром, скакал Заян аль-Дин.
Невозможно было не узнать его пухлое тело и золотую цепь, державшую голубую кефию. Дориан гнал верблюда во весь опор.
Он обгонял множество турок, в том числе высших начальников, не обращая на них внимания: как гепард за газелью, он гнался за своей добычей.
— Брат! — кричал он, догоняя гнедого. — Подожди! Постой! У меня есть для тебя кое-что.
Заян оглянулся. Ветер сорвал с его головы покрывало, взлохматил темные волосы и бороду. Ужас окрасил лицо Заяна в цвет прогорклого верблюжьего жира, когда он увидел за собой Дориана с длинной кривой саблей в руке, с залитым чужой кровью лицом, свирепым и безжалостным.
Парализованый страхом, Заян аль-Дин вцепился в луку седла, не отрывая взгляда от Дориана, который подъехал к нему сбоку, высоко занеся кривой ятаган. Заян вдруг с криком разжал руку и упал с седла.
Он ударился о землю и покатился, как камень, по крутому склону, пока не остановился и не замер пыльной кучей, как ворох старой одежды.
Дориан развернул верблюда и остановился над ним. Заян встал на колени. Лицо его побелело от пыли, одна щека была ободрана. Он посмотрел на Дориана и взмолился:
— Пощади меня, аль-Салил. Я отдам тебе все.
— Брось мне копье, — крикнул Дориан Батуле, не отрывая взгляда от жалкого лица Заяна. Батула повиновался. Дориан опустил острие и приставил его к груди Заяна. Заян заплакал, слезы проделывали бороздки в пыли, покрывшей его лицо.
— У меня есть лакх золотых рупий, брат. Он твой, если ты пощадишь меня. Клянусь.
Его губы жалко кривились и дрожали от страха.
— Помнишь Хасана из прохода Пестрой Газели? — мрачно спросил Дориан, наклоняясь в седле и глядя ему в глаза.
— Прости меня! — закричал Заян. — Я сделал это в пылу битвы. Я был сам не свой. Прости меня, брат.
— Я бы хотел коснуться тебя. Тогда я отрезал бы тебе яйца, как ты — моему другу. Но скорее я притронусь к ядовитой змее.
Дориан плюнул в пыль.
— Ты не заслуживаешь чистой смерти от копья, но я милосерден и потому дарую тебе такую смерть.
И он нажал на копье, блестящее острие которого упиралось в грудь Заяна.
И тут Заян спас себе жизнь. Он нашел единственные слова, способные отвести от него неумолимый гнев Дориана.