— Да.
— Вы недавно разошлись с мужем?
— Да.
— А вам не хотелось отплатить бывшему, заставить его страдать или даже убить его?
— Убить… Мысли такой, конечно, не было, но я очень злилась на него, временами мне было очень плохо… Да, очень злилась.
— И вы что-нибудь предпринимали?
— Послушай, Кирсти, — вздыхаю я, — мы, кажется, отвлеклись от темы.
— Почему? Мы как раз об этом и говорим. — Глаза ее горят, не могу оторвать от них взгляда. — Так вы предпринимали что-нибудь?
— Думала, конечно… Все женщины об этом, наверное, думают. Как выбрать дочиста общий банковский счет, изрезать ему всю одежду, вшить креветок куда-нибудь в занавески, чтобы запах тухлой рыбы сводил бывшего му жа с ума… Но я ничего такого не делала, нет.
— Совсем-совсем ничего?
— Гм… Ну, отдала кой-какие вещи в местный благотворительный магазин, и ему пришлось выкупать их.
— Ну, что же вы, продолжайте, — улыбается она.
— Пару раз бродила под окнами его квартиры, подстерегала, как последняя дура, пока он не пожаловался в полицию.
— Вот скотина, — говорит она, сочувственно понижая голос. — Но, похоже, без него вам живется лучше. И вы не запили? В конце концов, вы же ирландка. — Последнюю фразу она произносит с ирландским акцентом.
— Нет, — мотаю я головой.
По правде говоря, несколько раз я напивалась, когда дети были с Филом, и мои жалобы на жизнь выслушивал один Бенсон.
— И у вас было счастливое детство? Цветы в вазе на кухонном столе, запах горячих пирожков с порога? — У нее снова резко меняется настроение, теперь она задает вопросы, скаля зубы и крайне заинтересованно. — Мать, вытирающая о фартук руки, чтобы покрепче обнять?
— Нет. У моей матери была постоянная депрессия. Жизнь не радовала ее, и дети тоже.
— Но даже плохая мать все-таки лучше, чем вообще никакой, вы согласны?
— Может быть. А может, и нет, — прямо говорю я. — Я врач, повидала в жизни всякое.
— А я предпочла бы иметь какую-никакую, но родную мать. — Она наклоняется в кресле ко мне. — А вы ее у меня отняли.
— Кирсти! — Мой голос становится тверже. — Это ты подмешала Робби наркотики?
— Да, я.
Ага, призналась наконец. В горле у меня что-то булькает. Такого звука я никогда не слышала — что-то нутряное, так, наверное, закипает злость в крови у ведьмы, злость, и ненависть, и желание содрать кожу с врага живьем. Мне вдруг становится страшно, по спине пробегает ледяной холод, щеки вспыхивают, я изо всех сил стараюсь сдержаться.
— Вижу, на вас это произвело впечатление, — говорит Кирсти, и губы ее разъезжаются в довольной улыбке.
Закрываю глаза, сжимаю зубы, стараюсь дышать глубоко.