Помещение столовой опустело. Последняя группа офицеров шумно — по полу даже покатились пустые бутылки — поднялась из-за стола и, горланя, вышла на улицу. И тогда повар крикнул:
— Прибирать! Шнель!
Надя взяла замусоленное кухонное полотенце, цинковый таз, в котором дымился остывающий кипяток, и начала вытирать столы. Работала, а мысли ее были заняты совсем другим.
Как много пришлось ей пережить за эти дни! И как она только держится на ногах? Откуда берутся силы, терпение, выдержка? И когда накопила она эти силы?.. Невольно вспомнились слова старого родниковского учителя: «Мы в школе делаем все для того, чтобы вы были сильны и в науке, и в практической деятельности. Пусть ваши души, ваша воля будут крепче любого металла!» Да это, собственно, слова не одного только учителя. Просто она впервые от него их услышала. Они звучали и в пионерской организации, и в комсомоле, в семье и на людях — везде, где проходила Надина юность. Надя всем сердцем прислушивалась к ним, училась побеждать трудности, закаляла свое сердце. Сейчас она проверяла себя: достаточно ли прочно усвоила уроки, которые давала ей жизнь? За время подпольной борьбы — этой суровой, полной испытаний школы, закалявшей характер, — ей не раз приходилось делом отвечать на такие вопросы. Да, а теперь вот еще раз надо проверить себя…
Надя вздохнула и, оглянувшись через плечо на двор, на гараж, застыла в задумчивости. Стояла, не замечая, как из полотенца, прижатого ладонью, побежала со стола ей на юбку струйка грязной воды.
— Эй ты, шнель!
Надя снова стала возить полотенцем по столу. Что ж, она будет работать, будет угождать повару, только бы он не цеплялся, не мешал ей думать.
Вспомнила Ольгу. Неужто у нее неудача? Бошкин сегодня сказал, что ее будто бы во время побега подстрелили у льнозавода. А может, врет? Может, это подстрелили совсем другую девушку? Все возможно, тем более, что Бошкин не видел убитой, а только слышал об этом разговоры… Нет, должно быть, не врет. Выбраться теперь из Калиновки не так просто, как это казалось им с Ольгой.
Тут же пришла и другая мысль, светлая, успокаивающая: если даже и погибла Ольга, если и не дошла, все равно дело, ради которого они все это затеяли, не стоит на месте. Партизаны по крайней мере знают теперь, где Поддубный. Несомненно, знают. Не может быть, чтобы с таким ловким разведчиком, как Платон Смирнов, что-нибудь случилось. Но какие же планы у партизан? Бошкин сказал, что жандармерия решила завтра Поддубного повесить. А партизаны? Что они предпримут, чтобы спасти Поддубного? Может быть, они не решатся наступать на город? В Калиновке силы у фашистов, безусловно, большие. Враг боится нападения и готов к отпору. Но разве партизаны не дрались с превосходящими силами противника? Конечно, дрались, и сейчас они должны ударить. Их здесь ждут. Не один Поддубный, не одна она, а сотни людей, запертых во дворе конторы «Восток». В то же время Надя спрашивала себя: «А что ты сделала, что собираешься сделать для спасения Сергея? Почему ты требуешь этого от других, а сама бездействуешь?» Эти вопросы больше всего мучили ее, не давали покоя. В поисках выхода, она часто вспоминала Кузьму Михайловича, Бориса, Романа, других партизан, мысленно разговаривала с ними, спрашивала совета.