— С праздником, с Октябрем поздравляю! — сказала она, перестав размахивать листком.
— Спасибо. И тебя также. Чем ты занята? Что-то пишешь?
— Пишу. Мне и хочется тебе показать, чтоб ты замечания свои сделал, и побаиваюсь. Вероятно, плохо. Вот Корольков Вася, тот здорово пишет стихи.
— Неужто и ты стихи написала?
— Стихи, — призналась Верочка и вдруг спрятала руки за спину, как бы испугавшись, что Борис выхватит у нее листок.
— Так покажи… О чем же ты написала?
— О борьбе с фашистами. Называется: «Ветер, тучи разгони».
— Это что аллегория?
— Да. Чтобы полицейские не поняли, если случайно захватят.
Борис улыбнулся — как непосредственна, как наивна его сестренка.
— Читай!
Верочка помедлила, потом, насупив густые черные брови, стала громко читать:
Ходят тучи над моей краиной,
Словно ночь, нависли над моей душой,
И лежит, повержено, в руинах,
Наше счастье с долей золотой.
Так пылай, борьбы пожар могучий!
Вихрь с востока, пламя раздувай!
Чтоб не застлали нам неба тучи,
Чтобы озарило солнце вновь любимый край!
— Здорово! Молодчина, Верочка! — обрадовался Борис. — Дай я тебя поцелую.
— Вот еще! — стоя в дверях, смутилась девочка. — Неужели на самом деле понравилось?
— Очень! Какая мысль, чувство! А остальное дошлифуешь. Дай-ка я тебе подчеркну то, что, по-моему, не совсем удачно. — И Злобич протянул руку за листком. — Неси карандаш. Садись вот здесь.
Он начал подчеркивать отдельные слова, строчки, объяснять. Беседа, должно быть, затянулась бы надолго, если бы в это время в хату не вошел Надин отец.
— Потом окончим, — сказал сестренке Борис и, начав одеваться, кинул в кухню, где у порога стоял старик Яроцкий: — Проходите, дядька Макар, присаживайтесь. Я сейчас.
— Проходите, он одевается, — прибавила Верочка и, накинув на плечи ватник, ушла куда-то.
— Да ничего, спасибо, — буркнул Макар. — Новости, Борис Петрович! Гудит земля от новостей!
— От каких это?
— Неужто не знаете? — с нотками разочарования в голосе спросил старик. — Ночью сгорел маслозавод в Родниках. И масла, говорят, несколько тонн…
— Здорово! Только правда ли это?
— Правда! Был здесь из Родников человек, рассказывал… И еще лозунгов партизанских поразвешано на дорогах. Говорят, на каждом столбе от Родников и до самой Калиновки.
— Да-а, есть молодцы!
Старик покачал головой, поахал, потом с подчеркнутым равнодушием заметил:
— Поздно вы что-то отдыхаете… Можно подумать, что ночью работать пришлось.
Борис ничего не ответил. Макар прошел из кухни в соседнюю комнату и сел; слышно было, как заскрипел под ним стул. Дверь из спальни в комнату была приоткрыта. Борис, одеваясь, смотрел сквозь щель на Макара. Старик сидел спиной к столу и хитрым взглядом запавших, но живых глаз посматривал по сторонам, разглаживая свою рыжеватую кудрявую, как необмолоченный льняной сноп, бороду. Вдруг он перестал интересоваться и комнатой, и своей бородой и, как бы вдохновленный какой-то мыслью, торопливо заговорил: