— Оно, конечно, у достойных родителей и дети достойные, — угодливо согласился Игнат и, заметив, что комендант Рауберман поманил ею пальцем, живо подскочил к дивану. — Пожалуйста, битэ, что угодно?
Рауберман не спешил заговорить, видно было, что он еще не вполне пришел в себя после долгой и тряской дороги. Молча показав Игнату на стул — мол, садитесь и не стойте передо мной столбом, — он еще некоторое время вытирал вспотевшие виски, лысину, лицо большим, как женская косынка, носовым платком. И только покончив с этой процедурой и спрятав платок в карман, посмотрел на Игната, открыл рот.
— Мы приехали… вас… гм-м…
Он похмыкал и сразу же умолк, наткнувшись на невозможность высказаться на понятном старосте языке. Помолчал, затем, взглянув на переводчика, заговорил уже по-немецки. В лицо старосте почти одновременно полетели немецкие и белорусские слова, и ему, непривычному к такому разговору, показалось, будто в два цепа замолотили по его голове.
— Мы приехали, чтобы наказать вашу деревню за тех трех полицейских, что погибли здесь вчера.
— Так, пане, так. И я ведь чуть не попался. Этакие страсти!.. Видите вой выселки за речкой. Побывали мы там, обыск произвели — и назад. Только мы у деревни въехали в кусты, к нам — четверо… И как резанут из автоматов!
— Хватит, слушайте.
— Ну-ну.
— И еще нам нужен хлеб, скот… Понятно?
— Почему ж нет? Можно предоставить и хлеб, и скот, и еще что надо…
— А теперь ближе к делу. Полицейских убили партизаны?
— А кто ж еще? Четверо было их.
— Как они здесь оказались? У них, видно, в деревне свои люди есть.
— Доподлинно не знаю. Как ни стараюсь, как ни слежу, за руку пока никого не поймал. А враги у нас есть тут.
— Лучше надо стараться, — недовольно проворчал комендант и, отдышавшись, многозначительно произнес: — Когда в обществе заводятся бунтовщики, есть два метода ликвидировать опасность. Первый метод — искать самого бунтовщика, чтобы его наказать. Это долгая и чаще всего бесполезная затея. Другой метод, простой и более эффективный, — уничтожить все это общество. В этом случае мы наверняка избавимся и от бунтовщика… Мы придерживаемся именно второго метода. Так учит нас фюрер. Понятно, господин Бошкин?
— А как же. Только так и следует с этими людьми.
— Но проводить в жизнь наш метод мы должны исподволь, тонко, — продолжал комендант. — На первый раз мы покараем в вашей деревне несколько человек. Самых ярых активистов. Одного здесь расстреляем, другого там, в Калиновке. Вот и назовите их нам.
— Перво-наперво возьмем семью Корчика, — сказал Игнат. — Отец бригадиром в колхозе был, в свое время рьяно раскулачиванием занимался. Сын же, об этом знает и пан Шишка, секретарем в райкоме работал, комсомольцами командовал. Мне один человек из Выгаров передавал, будто сын этого Корчика в партизанах. Сестра мне рассказывала, что старый Корчик, когда большевистская армия отходила, где-то в лесу спрятал возов двадцать колхозного хлеба. Захватил и прячет где-то все колхозные документы. Я уже допытывал его — молчит, отнекивается.