Мальвазии невиданный расход,
И также в «Кандиотто» временами.
Когда пакет с письмом порой придет,
Что ражими торговцами доставлен,
Пьет с ними он за адресата счет.
А вот смотри, шатается, подавлен,
Чуть позади зигзагом правит шаг
Тот, кто как истый пьяница прославлен —
Стефано-маклер; сразу вдрызг мастак
Напиться он, и во мгновенье ока;
В пруду и рыбка не проворна так.
И не иначе: как взойдет с востока
Светило дня, лучами озарив
Весь мир наш и привольно, и широко,
Так он уж пьет, расслаблен и ленив;
Когда ж садится солнце, возле кружки
Лежит как хлам, не мертв, но и не жив.
Вон трое в предвкушении пирушки
Бегут за ним». – «Отколь? – «Из Погребка!
Как свиньи, что кидаются к кормушке.
Родные братья, не узнать пока!
Один что сойка, что сороки двое,
И пьют как их отец, наверняка.
Когда за стол они садятся трое,
Учтивее не встретишь ты людей,
И дивно красноречие такое.
Матвей Стьяттезе – тот, кто всех худей,
Покажется, что с виду он усталый,
Но это всё обман, уразумей;
Тот, кто из ямы вылезает, вялый,
Соломинкой не сдержан никакой —
Толстяк мессер Паголь, питух бывалый.
И каждый мучим жаждою такой,
Что осушили б всё, как супостаты,
На засуху обрекши мир земной.
А третий с ними – грамотей завзятый,
Он в теологии на высоте,
Стал доктором, ведь помогли ребята.
В мученьях обретал познанья те,
Спасителю тем самым подражая,
Который «Жажду!» молвил на кресте;
Нам сердце будто надвое взрывая,
Порой он проповедует, своим
Тяжелым шагом через боль ступая.
Он ест и пьет подобно тем двоим,
В его цитатах Августин Блаженный
Цветет, как и Святой Иероним.
Знаток латинян, греков совершенный,
Он ведает, как ширится внутри
Телячий жир, как пить вино, отменно.
Бригадка, хоть вспотела, посмотри,
Свои изрядно глотки просушила,
Спасет литровка лишь, а то и три.
Все вялые идут, угасла сила,
Но знают, что лекарство обретут
И из горла загасят бед горнило.
Пускай же с Божьей милостью идут».
Капитоло V
Как зоркий ястреб на охоте птичьей
Бросает с неба взор на резвых псов,
Что кинулись за сбитой им добычей,
Так вождь на них смотрел и был готов
Процессию нагнать, откинув бремя
Всех объяснений и докучных слов.
Сказал он: «Друг, летит нещадно время.
Глоток едва ли тот урвет себе,
Кто не примчится во время со всеми.
Коль каждого решусь назвать в гурьбе,
То стану я болтать как балаболка,
И дня не хватит, я скажу тебе.
Вон вижу: сер Настаджо, волей долга
Тебе его успею показать,
Но как назло он ходит слишком долго.
Эй, сер Настаджо, времени не трать!»
Услышав, тот приблизился со смехом
И к Бартоло: «Что хочешь ты сказать?»
«Ах, сер Настаджо, ты своим неспехом
Убьешь меня, поведай кой-о-ком».