Она своей суровостью вполне
Измучить вас, ведь чем лицо прекрасней,
Тем больше фальши, тем она опасней!
XVI
В очах юниц – Аморовы привады,
Что похищают мужество тотчас;
Сглотнешь наживку, поглощая взгляды —
Глядишь, свободы дух в тебе угас;
Когда ж Амор летейские каскады
Забвения обрушит вдруг на нас,
Забудем и высокую природу,
И всю отвагу недругу в угоду.
XVII
Насколько же приятней без волнений
Преследовать зверей в столетних борах,
За гранью рва и замка укреплений
Выслеживать их в логовах и норах;
Зреть долы, холмы, красоту растений,
Ручьи и воздух чистый на просторах
Под пенье птиц и волн шумливых ропот
И ветерка в древесных кронах шепот!
XVIII
Как сладко видеть коз, что на утесах
Умильно щиплют сочные былинки,
А горный пастырь, опершись на посох,
Дудит в свои нехитрые тростинки;
Красу земли на пашнях и покосах,
Плоды деревьев, словно на картинке,
Коров мычащих и овнов бодливых,
И спелой ржи волнение на нивах!
XIX
Вон грубый гуртовщик, открыв защелку,
Заводит стадо рунное в загон
И прутиком отнюдь не втихомолку
Отставших хлещет, погоняет он.
А вон виллан собрался на прополку
Или мотыжить комья принужден;
Крестьянка вон, без пояса, босая,
Идет, гусей под яром выпасая.
XX
Я верю, также радовался жизни
Люд первобытный в веке золотом;
И не рыдали матери на тризне
О детях, ратным сгубленных трудом;
Еще ветрам не доверяли жизни,
Волов не тяготили мы ярмом,
Жилища дубом украшать умели,
Мед из ствола и желудь с ветки ели.
XXI
Еще злодейской гонкой за наживой
Мир первозданный не был обуян,
Свободно жили все, миролюбиво,
Без пахоты был урожай нам дан.
Но доле рок завидовал счастливой,
Не стало блага, был закон попран,
Лихая похоть к нам вселилась в груди,
Та, что любовью называют люди».
XXII
Так юноша заносчивый сверх меры
Святых влюбленных порицал везде.
Самодовольный, не давал он веры
Чужому плачу и чужой беде.
Но вот слуга Амора и Венеры,
Что пламенел, покорный их узде,
Воззвал к Амору: «Гнев свой справедливый
Яви, о бог, да сломится строптивый!»
XXIII
И Купидон не пренебрег мольбами,
Он рассмеялся и изрек свирепо:
«Я что ль не бог? Или угасло пламя,
Что обнимает ширь земли и неба?
Юпитера я встарь облек рогами,
За Дафною заставил гнаться Феба,
Я с трона адова совлек Плутона.
Так избежать ли моего закона?
XXIV
Велю – и тигр послушный не лютует,
Лев не рычит, уймет шипенье змей,
А человек в спокойствии толкует,
Что, мол, не для него ловушки клей!
Ужель моя божественность рискует,
Коль власть мою презрел отважный сей?
Что ж, поглядим, как выстоит несчастный
Перед очами девушки прекрасной».
XXV
Уже Зефир дыханием весенним
Украсил склоны, изморозь убрав,