Кое-что об аде (Спивак) - страница 2

Тут, вероятно, необходимо представиться: меня зовут Ада. Исчадье Ада.

Олимпиада, если полностью. И спасибо, что не Олимпиада-80 — это благодаря ей познакомились мои предки. Нет, они не были спортсмены и не занимались её организацией или обслуживанием. Летом 1980-го они, молодые учёные червячки, корпели над диссертациями, каждый над своей, и не встретились бы не взирая даже на то, что обитали в паре кварталов друг от друга и оба работали в Сельскохозяйственной академии.

Однако, к счастью для меня, лишний народ на время Олимпиады из Москвы турнули, а в овощные магазины выкинули (я цитирую) волшебную консервированную кукурузу соцлагерного производства. Она-то, пылкая любовь к ней, а также отсутствие очередей и, следовательно, необходимости прятаться внутрь себя, и свела моих странноватых нелюдимов-ботаников, так что их великий пиитет перед великим спортивным событием советской эпохи более чем объясним — а мне, пожалуй, следует радоваться, что я не какая-нибудь Маиса или Глобусина.

Первые пару-тройку лет моей жизни родители ещё упорствовали в том, что Олимпиада — имя традиционное русское купеческое, но потом осознали: Островский Островским, а детский сад — заведенье нетолерантное, и скоренько переделали меня в Аду. Не без ущерба для себя, должна заметить. Имя — это судьба. Характер. «Адов характерец», — часто вздыхал мой папа. «Оставили бы Липочкой, был бы липов», — огрызалась я. «Да лучше бы тогда Раечкой», — снова вздыхал папа, но уже мечтательно.

Он у нас товарищ спокойный, созерцательный, невозмутимый, и нередко доводит меня до бешенства — совсем как мой визави сейчас — бесконечными вселенски-утомлёнными вздохами. Можно подумать, ничего ужасней общенья со мной на свете нет! Нашли себе Сизифов камень.

— Ну, говори, что случилось? — не выдержал, наконец, Филипп. — Что терзает неугомонную душу? Сама начнёшь исповедаться или тебя подтолкнуть… — Язвительно: — По-нашему, по-христиански? Кольём в спинку?

Остряк-самоучка.

Я с каменным лицом пожала плечами.

Он выждал минуты две, а затем, не приняв мою игру в партизана на допросе, заговорил с шутовской озабоченностью, причём не со мной, а с окружающим пространством:

— Стало быть, таинство крещения, вместо того чтобы наладить связь с Господом Богом — уже имевшуюся и подтверждённую добровольным согласием принять означенное таинство, — неожиданным и загадочным образом подорвало её! Как же так? Это странно, должны быть причины! Есть предположения, в чём дело?

— Дурак!!! — недипломатично, но предсказуемо взорвалось пространство в моём лице. — Чего издеваешься? Я серьёзно! И нет у меня никаких предположений! Миллион вопросов, ноль ответов! А главное… на меня как будто надели коричневые очки! Я только и вижу, до чего ВСЁ ВОКРУГ НЕПРАВИЛЬНО!!!