Тревога, которую вдруг поднимают птицы, живущие рядом с человеком, — вороны, галки, сороки, воробьи, — рождает тревогу и в душе человека. Что-то случилось в мире!
Так было и на этот раз. Вороний и сорочий гвалт был настолько тревожен и азартен, что Аудроне пошла посмотреть на улицу, а за ней и гостья.
Над стадом, в пестром, залиственном его углу, над забором перелетали с ветки на ветку всполошенные сороки и вороны и истошно орали. На ор этот слетались другие вороны. Творилось в птичьем мире что-то невообразимое.
В этот холодный ветреный день нежно-серый мышонок зачем-то выбежал из-под дома, из-под крылечка, и, подпрыгивая, быстренько пробежал к углу дома, юркнув там в спасительную подпольную тень. Явление!
И это увидели женщины, переглянувшись в мгновенном страхе. Аудроне, а за ней и ее гостья, внимательно приглядываясь, пошли в угол сада, в то его место, над которым волновались птицы. И вдруг обе остановились в испуге.
На заборе сидел огромный грязно-белый, как баран, кот с большой лобастой головой и смотрел на женщин оранжевыми глазами, выражая полное равнодушие к воронам, сорокам и к женщинам. Морда его была недружелюбно наморщена, как будто вся эта суматоха мешала ему спать.
Белый цвет взъерошенной, всклокоченной шерсти делал кота неестественно большим, и нужно было напрячь воображение, чтобы понять, что это обыкновенный кот, а не какой-нибудь великан, забравшийся на забор.
Аудроне сказала:
— Я его никогда не видела раньше. Пошел! — крикнула она, махнув рукой. — Пошел отсюда!
Но кот только прижал уши и облизнулся, издав фырчащий, угрожающий звук.
Тогда она подняла с земли яблоко и, не по-женски сноровисто размахнувшись, бросила его в кота. Яблоко ударилось о забор, а кот плавно и невесомо стек с забора, как если бы тело его было наполнено летательным газом, и пропал за серыми досками.
Глаза у Аудроне покраснели от напряжения. Губы выцвели и стали сиреневыми, как на морозе.
— Такого кота у нас никогда не было. Откуда он пришел? — громко сказала она, подозрительно глядя на гостью, которой передался ее страх.
Вороны и сороки переместились вместе с котом и теперь стрекотали и каркали в отдалении.
— О-о, хулера! — крикнула Аудроне и погрозила кулаком в сторону забора. — Хулера какая! Чтоб тебя собаки разорвали! Хулера! Вы когда-нибудь видели таких котов? — спросила она у гостьи. — У него не глаза, а настоящие янтари. Нет! В природе что-то происходит. Это уж несомненно так. И мне страшно. Не знаю почему, — говорила она, шагая в ознобе к крыльцу, из-под которого только что выбежал мышонок. — Нет, я неверующая, — говорила Аудроне уже в доме. — И Ромас тоже неверующий. Но когда его мама садится с нами в машину и шепчет молитву, я думаю: пусть пошепчет, не помешает. Ромас тогда лучше ведет машину. Я неверующая, но лучше — и все. Не знаю почему. Это и ему помогает. У него ни одной дырки, ни одного нарушения, ни одной аварии… Почему? Не знаю. Но я неверующая, не подумайте, пожалуйста. Когда мне было девять лет, у меня умер дедушка. Он жил в старом доме. В этом доме все комнаты были с двойными дверями, сначала одна дверь, а потом другая, а между ними темные пространства. Не знаю почему, но так было. Дедушка умер… Сорок дней еще не прошло… Я вхожу в его комнату, открываю первую дверь… А там что-то белое. Как толкнет меня в грудь! Я упала и потеряла сознание. Я с тех пор боюсь этого дома. Даже когда мимо иду, у меня такой страх… Невозможно просто! Я стараюсь не ходить мимо дома, потому что падаю от страха, ноги не идут. Не знаю почему. Не могу понять, что это было!